Оля вся тряслась. Катя обняла ее за плечи, почувствовала под пальцами холодную скользкую поверхность дождевика. Оля прижала голову к ее плечу и замолчала. Так они сидели несколько минут, глядя в темноту. Во дворе было совсем безлюдно, и Катя только сейчас заметила, что в домах, окружающих этот двор, не было света. Ей стало жутковато. Она спросила:
— А почему ты меня пригласила именно сюда? Тут же никто не живет… Наверное, какие-то бродяги прячутся… Тут опасно.
— Сюда? — откликнулась Оля, не поднимая головы. — Не знаю… Наверное, потому, что я тут раньше жила. Мы с Алешей жили в одном доме… Вот в том, что напротив. Его назначили под снос, но так и не снесли, просто выселили всех жильцов. И раскидали их по городу. Так разъединились многие судьбы. А ведь я могла бы прожить такую хорошую жизнь в этом доме, в этом дворе, и с Алешей… Знаешь, я тебе одной скажу всю правду. Даже он не знал.
— Я знаю… — Катя погладила ее по голове, ощутила ласку шелковистых волос. — Я все уже знаю. Ты его любила.
Оля ничего не ответила, поймала Катину руку и тихонько пожала ее. Так они и сидели, прижавшись друг к другу, в разрушенной беседке под дождем, в темном пустом дворе. Наконец Катя опомнилась:
— Ну, что же мы будем делать? Давай-ка поедем сейчас не к следователю, тем более что следователь дома, а я его домашнего адреса не знаю. Поедем к моей маме, переночуем там, а рано утром — в управление!
— А Дима возьмет и заявится к твоей маме! Ты же сказала ему, что ты у мамы!
— Ну и что? Адреса-то он не знает! А фамилия у нее не отцовская, не Фомина… В жизни не найдет! Даже по адресной книге!
— Ну, не знаю… Зачем ее обременять? — сомневалась Оля.
— А куда нам ехать? У меня больше нет адресов… Можно было бы к Лене… Но ведь она умерла, а сваливаться на голову ее семье… У меня больше никого нет. Совсем никого. А твои знакомые?
— Я им показала корму, — ответила Оля. — Они ничего про меня не знают. Кстати, мой-то муж не собирается подать в розыск?
— Не собирается. Это очень странно!
— Это не странно. Он думает, что я ушла к Алеше. Знаешь, ты на самом деле права… На дачу ехать — полночи займет, а утром обратно. На улице ночевать, в машине? В гостиницу не примут — прописка московская… А твоя мама нас примет в такую пору?
Катя посмотрела на часы и ахнула — был второй час ночи.
— Знаешь, она пустит, конечно, но надо сперва ей позвонить. Тут есть поблизости автомат?
— Возле ресторана. А куда нам ехать?
— У, далеко! — Катя назвала адрес, и Оля даже присвистнула. — Ты сперва посмотри по карте. Карта есть?
— Карта в машине. Вот что, давай-ка ты иди звони, а я пока разберусь с картой и подберу тебя у ресторана. Я вообще в Москве очень плохо ориентируюсь, но думаю, найдем…
Так они и сделали. Катя пошла к ресторану, а Оля уселась в свою машину, зажгла свет и принялась изучать карту. Изучала она ее долго, Катя за это время успела дойти до автомата, позвонить, разбудить недовольную маму, которая сразу спросила ее: «Что случилось?» — и объяснить, что приедет через час с подругой, им надо переночевать, а больше негде. Мама пустилась в препирания и упреки. Она считала, что Катя так вообще никогда не создаст семью, раз уходит куда-то ночью от Димы… Катя доказала, что семья семье рознь и что есть люди, от которых только и следует уходить. Кончилось тем, что мама велела ей все немедленно рассказать, иначе она не пустит Катю ни с какой там подругой. Катя сказала, что придется ей пустить их, иначе она больше никогда не увидит свою дочь.
— Мама, это не пустые слова, — убеждала она ее. — Мне грозит опасность. Я не могу там ночевать! Нет, ни в коем случае ему не звони! С ним все в порядке, это со мной не в порядке! Не смей ему звонить! А если позвонишь — то убьешь меня! Я все тебе расскажу!
В этот миг она увидела машину Оли. Белый «Москвич» уже подъезжал к ресторану на большой скорости.
Катя сказала маме, что ей пора ехать, повесила трубку и двинулась к машине. Однако Оля, вместо того чтобы затормозить, только прибавила ходу, как показалось Кате, и проскочила мимо, обдав ее брызгами. Катя остановилась в недоумении. Сперва она решила, что Оля где-то подальше развернется, чтобы снова подъехать к ресторану — ведь Катя не знала, в какую им надо сторону… Но Олино лицо, когда машина пронеслась мимо… Оля в тот миг посмотрела на Катю, и как-то странно посмотрела, как будто не понимала, что с ней делается… И проехала мимо, даже не сбавив хода. Катя следила за огнями ее машины. Эти огни все удалялись, приближаясь к оживленному перекрестку… И вдруг там раздался треск, грохот, и огни погасли. Катя на ватных ногах двинулась туда, всматриваясь в то, что делалось впереди, и не веря своим глазам…
Олина машина на полном ходу проскочила красный свет и врезалась в другую машину, которая в этот миг проезжала через перекресток на зеленый… Та, другая машина была многотонным рефрижератором. На белом борту рефрижератора был нарисован знак Черкизовского мясоперерабатывающего комбината. Олина машина врезалась прямо в этот борт. Со стороны могло показаться, что от «Москвича» осталась только задняя часть. Передняя ушла внутрь рефрижератора. Катя подходила все ближе, ближе, ей уже приходилось толкать кого-то, чтобы взглянуть на машины… Движение остановилось, мало-помалу образовывалась пробка — столкновение произошло на середине перекрестка, объехать его было невозможно. Очевидцы галдели. Катя улавливала обрывки слов:
— Проскочила, сука, на красный! Без тормозов!
— Пьяная, наверное…
— Ошизели совсем, как ездят… Чего она не тормозила?! Куда ехала?!
— Милиция, милиция…
Катя двинула кого-то локтем в бок и увидела наконец белый «Москвич» совсем близко. И увидела еще кое-что. Из разодранного бока рефрижератора виднелся смятый, изуродованный нос «Москвича». А там, среди жести, стекла и металла, там виднелся розовый пластиковый дождевик — по последней моде, — откинутая в сторону тонкая рука и как-то неестественно повернутая голова девушки с длинными-длинными, такими живыми волосами.
Глава 19
Она была мертва — тут и сомневаться было нечего. Прибыла милиция, приехала «скорая». Кате пришлось отойти подальше — место столкновения оцепили. Она пыталась прислушаться к разговорам вокруг машин и трупа (водитель рефрижератора, бледный как мел, стоял рядом), но поняла все то же: Оля проехала на красный свет на большой скорости и врезалась. По своей вине? «Чепуха! — сказал какой-то голос в голове у Кати. Какой-то давно забытый голос. Но все же она его сразу узнала. Это был голос отца — это он говорил с ней в трудную минуту. Но слишком давно этот голос молчал. — Чепуха! Оля не была пьяна, реакция у нее была нормальная. Она была очень взволнована — это правда, только что исповедалась тебе. Вспомни ее лицо, когда она проехала мимо ресторана. Вспомни его и подумай: что было в этом лице?» — «Непонимание, — тут же ответила Катя. — Она не понимала, что происходит. И еще — какой-то напряженный взгляд в мою сторону. Она как будто не волновалась, просто ничего не понимала. Может быть, еще не успела понять…» — «Что не успела? — ухватился за оброненное ею слово голос. — Значит, у ресторана она вдруг что-то обнаружила, а понять не успела? И посмотрела на тебя, как бы ища объяснений? Что же это было? Что ей надо было понять? И почему она поехала дальше, почему не тормозила у перекрестка?»
