Нэсти. Пока!
Дженнифер. Привет! Ты любишь Харлей?
Игорь. Это мотоцикл?
Дженнифер. Не то слово. Это супер! Любишь?
Игорь. Я с ним ещё дел не имел. Не приходилось.
Дженнифер. Ну жаль… А файл с твоей фотографией можешь прислать?
Игорь. Прямо сейчас?
Дженнифер. Я уже жду. (Техническая пауза.) ВАУ! Хорошо выглядишь! И жена твоя хорошо выглядит.
Игорь. Это не жена, а дочь.
Дженнифер. ВАУ! Мой сын (14 лет) посмотрел и тоже сказал: ВАУ!
Нэсти. Простите, я забыла сказать. Если вдруг вам что-то в жизни понадобится, рассчитывайте на меня – я сделаю всё!!!
Игорь. Спасибо.
Нэсти. Вы очень любезны.
Игорь. Вы более чем любезны.
Мартин. Хэлло! Ты в России?
Игорь. В России.
Мартин. Я бываю в Москве. Бизнес. Можем встретиться.
Игорь. Я живу в Екатеринбурге.
Мартин. Приеду. Можно в гости? Будем дружить.
Игорь. Заезжай.
Мартин. Как насчёт подарков? Что привезти?
Игорь. Ничего не надо.
Мартин. Косметика? Бижутерия?
Игорь. Так, погоди. Ты меня за кого принимаешь?
Мартин. Часы? Серьги?
Игорь. Извини. Как насчет ориентации? Ты с кем обычно дружишь?
Мартин. Только с женщинами. Только!
Игорь. В таком случае можешь не беспокоиться. Я мужчина.
Мартин. Ах ты сука! Притворяешься?
Игорь. Всё, катись. Разговор окончен.
Мартин. Подожди… А представляешь: я вхожу… Ты одна… На тебе короткая шёлковая рубашечка…
Игорь. Ладно, мне некогда.
Мартин. Твои соски напряжены…
Игорь. Всё, пока. (Временно отключается.)
Дженнифер. Слушай, ну как же ты не любишь Харлей… А может, ты вообще выступаешь против байкеров?
Игорь. Против байкеров? Никогда в жизни.
Дженнифер. А то, знаешь, некоторые гады выступают. Мать их… Недоноски… А ты классный! Не то что Ризи.
Игорь. А что Ризи?
Дженнифер. Козёл. Ездит в Амстердам за дурью. Я с ним замучилась.
Игорь. Сочувствую.
Дженнифер. Скажи спасибо, что он ещё не умер.
Игорь. Спасибо.
Мартин. Привет! Это снова я. Хочешь, я тебе одну потрясающую вещь расскажу? Ты даже не догадываешься…
Игорь. Ну расскажи.
Мартин. Значит, так. Я вхожу. На тебе только шёлковая рубашечка с кружевами…
Игорь. Мартин, ты английский язык понимаешь? Я мужчина.
Мартин. Твои соски напряжены. От волнения ты закрываешь глаза…
Игорь. Пошёл к чёрту.
Дженнифер. Нет, всё-таки, я думаю, ты классный. Но зря ты насчёт Харлея…
Игорь. А ты на нём гоняешь?
Дженнифер. Нет, я теперь всё больше на кресле.
Игорь. В каком смысле?
Дженнифер. Ну знаешь, такое, на колёсах.
Игорь. Что-то серьёзное?
Дженнифер. Да так, ерунда с позвоночником, второй год уже. Только не говори, что ты сочувствуешь. Жаль, ты не видел, как я по воздуху летела! Быстрей, чем Харлей. Что у вас там сейчас в России – зима, лето?
Игорь. Зима, как и у вас.
Дженнифер. Я знаю, Россия – это где-то возле Румынии.
Игорь. Скорее, Румыния возле.
Дженнифер. Ризи говорил, что у вас там на центральной площади президент заспиртованный лежит.
Игорь. Это в Москве – Ленин.
Дженнифер. Да, я знаю. Они всегда были вдвоём, Ленин и Маркс. Всегда вместе. Молодцы! Но я бы не согласилась потом заспиртованная лежать. Как-то грустно. Я хотела бы в Россию съездить, когда ходить смогу, если ты меня не покинешь. Ты не знаешь, почему все друг друга покидают?
Почему я не хочу в Париж
Охота к перемене мест
…Тогда он берёт билет в один конец, обольщает всуе таможенную девушку и спустя нетерпеливые часы высаживается в той изумительной провинции, пригретой у Господа под мышкой, в Мариенбаде, Портсмуте, Винчестере, даже Гилдфорде – где улочки похожи на комнатки, где если торопятся, то лишь в паб к вечернему лагеру; в миниатюрном чайном магазинчике среди мерцания склянок сумасшедше печально и вкусно пахнет потерянной жизнью, а мисс Кристина Тонер примеряет кружевную викторианскую шляпку по случаю чужого бракосочетания.
У изголовья гостиничного ложа сиротствует новенькая, неразрезанная Библия, неизбежная в одном ряду с картой гостя, постельным кофе и коричневым сахаром… Нужно было, давясь, глотать наждачный ветер отечественных площадей, разношенных, как солдатские сапоги, заговаривать зубы тоске и нелётной погоде, чтобы однажды где-то в Брайтоне, на Английской Ривьере, под изумрудным, чуть раскосым приглядом услышать по-русски: «Давай я смажу тебя кремом, ты там натёр…» И проверить щекой прохладу высоких славянских скул, и взять губами с груди зябко напрягшийся коричневый сахар.
* * *
…Тогда он берёт билет в не менее раскосые края, куда лететь часов четырнадцать, строго на юг, потихоньку на лету раздеваясь, сбрасывая с плеч серебряную зиму. Самолёт сажают на полпути в транзитном Пакистане, бородатые пограничники в чалмах, с автоматами спроста вламываются в кабину пилотов – дело пахнет слитым керосином, исламским фундаментализмом, собачьей похлёбкой в зиндане. Но через 90 минут всех отпускают: летите вы к дьяволу, подальше от нашего Аллаха, в свой завидный блудливый рай! И вот он, Парадиз: в жирном тропическом мареве, с ароматами плодов и жареной живности, цветенья и гнили, на краю ослепительно синей Сиамской слезы, на бугристом слоновьем загривке, в золотом поту, в наготе, в джакузи, в горячем сугробе пены, в тонких ненасытных ручках девочки-зверька, массажистки, чья повинность – теснее сжимать и оскальзываться телом на теле. Улёгшийся на бок во всю длину Храма, пятидесятиметровый сусальный Будда сияет не слабее наших суровых куполов и лепечет с дивной улыбкой: «Ты хороший. Ты не виноват. Ты всё можешь. А если захочешь – сможешь стать Буддой при жизни и будешь так же, как я, лежать на боку…»
Нужно было зарыться в джунгли, кокосовую глухомань, чтобы там напороться взглядом на те же изумрудные, слегка раскосые и услышать: «Я умру, милый, я с ума сойду, если они тебя коснутся, эти массажистки…»
