Я улыбнулась:
- На самом деле я уже бывала в больницах. Я ценю вашу
честность и то, что вы не пытаетесь присвоить себе мое чудесное исцеление.
- Чудесное - точное слово. - Он тронул шрам от ножа у меня
на предплечье. - Вы просто собрание военных травм, миз Блейк. Думаю, вы много
больниц повидали.
- Пришлось, - сказала я.
Он покачал головой:
- Вам сколько - двадцать два, двадцать три?
- Двадцать шесть.
- Выглядите моложе, - заметил он.
- Это из-за маленького роста.
- Нет, - возразил он, - не из-за него. Но все равно столько
шрамов к двадцати шести годам, миз Блейк, это плохой симптом. Я проходил
практику в очень скверном городском районе, миз Блейк. И у нас много бывало
парней из шаек. Если они доживали до двадцати шести, то тела их имели такой же
вид. Шрамы от ножевых ран... - он наклонился и поднял рукав моей рубашки,
коснулся зажившей пулевой раны выше локтя, - пулевых ранений. У нас даже была
банда оборотней, так что я шрамы от клыков и когтей тоже видел.
- Наверняка это было в Нью-Йорке, - сказала я.
- Как вы угадали? - моргнул он.
- Закон запрещает намеренное заражение несовершеннолетних
ликантропией даже с их согласия, так что вожаков банд приговорили к смерти. И
послали специальные силы, чтобы вместе с лучшими полицейскими Нью-Йорка стереть
их с лица земли.
Он кивнул:
- Я уехал из города еще до того. И лечил много таких
ребятишек. - Глаза его затуманились воспоминанием. - Двое таких перекинулись в
процессе лечения. Их больше не пустили в больницу. Тех, кто носит эти цвета,
бросали подыхать.
- Думаю, они почти все и так выжили, доктор Каннингэм. Если
исходная рана не убивает на месте, то вряд ли они умерли.
- Пытаетесь меня утешить? - спросил он.
- Быть может.
Он посмотрел на меня сверху.
- Тогда я вам скажу то, что говорил им всем. Бросайте это
дело. Бросайте или вам никогда не дожить до сорока.
- Честно говоря, я думаю, доживу ли я до тридцати.
- Шутите?
- Да, наверное.
- Как говорит старая пословица, в каждой шутке есть только
доля шутки.
- Что-то я не слышала такой поговорки.
- Прислушайтесь к себе, миз Блейк. Примите мои слова к
сердцу и найдите себе работу не такую опасную.
- Если бы я была копом, вы бы мне такого не стали говорить.
- Мне никогда не приходилось лечить полисмена с таким
количеством шрамов. С подобным случаем в моей практике я встречался всего один
раз, не считая тех бандитов, это был морской пехотинец.
- И ему вы тоже посоветовали сменить работу?
Он посмотрел на меня серьезными глазами:
- Война тогда уже кончилась, миз Блейк. Военная служба в
мирное время не столь опасна.
Он смотрел на меня очень серьезно. На моем непроницаемом
лице доктор ничего бы не прочитал. Он вздохнул:
- Поступайте как хотите, и вообще это не мое дело.
Он повернулся и пошел к двери. Я сказала ему вслед:
- Доктор, я очень вам благодарна за то, что вы сказали. Я
серьезно.
Он кивнул, держа стетоскоп за два конца, как полотенце.
- Вы оценили мою заботу, но совет мой не примете.
- Честно говоря, если я выберусь из этого дела живой,
доктор, то хотела бы взять отпуск. Дело даже не в количестве ранений. Меня
начинает беспокоить размывание моральных устоев.
Он потянул за концы стетоскопа.
- У вас получается как в старом анекдоте: "Если вам
кажется, док, что у меня плохой вид, посмотрели бы вы на того парня".
Я опустила глаза.
- Я - исполнитель приговоров, доктор Каннингэм. Потом
смотреть уже не на что.
- Так вы казните вампиров? - спросил он.
- Уже давно, слишком давно. Об этом я и говорю.
Мы переглянулись долгим взглядом, и он сказал:
- Вы хотите сказать, что убиваете людей?
- Нет. Я хочу сказать, что между вампирами и людьми не такая
уж большая разница, как я когда-то внушала себе.
- Моральная дилемма, - сказал он.
- Ага.
- Не завидую я вам с такой проблемой, миз Блейк. Одно могу
сказать: старайтесь подальше держаться от стрельбы, пока не сможете сами на нее
ответить.
- Я всегда стараюсь держаться подальше от стрельбы, доктор.
- Приложите больше стараний, - сказал он и вышел.
Глава 43
Как только он ушел, в дверях появился Эдуард, одетый в черную
рубашку с короткими рукавами и кармашками. Будь она коричневой, я бы сказала,
что он собрался на сафари. Черными были и свежеотглаженные джинсы, пояс,
охватывающий узкую талию, и даже пряжка, покрытая чем-то черным, чтобы не
блестела на солнце и не выдавала владельца, - под цвет наплечной кобуре и
пистолету, выпиравшему на груди. Полоска белой нижней рубашки виднелась у
открытого ворота, но все остальное - сплошной темный тон, от которого глаза и
волосы Эдуарда казались еще светлее. Впервые с момента прибытия я увидела его
без ковбойской шляпы.
- Если ты оделся на мои похороны, то слишком неформально. А
если ты всегда так на улицу одеваешься, то туристов распугаешь.
- Ты жива. Отлично, - сказал он.
- Очень смешно.
- Я не шутил.
Мы переглянулись.
- Эдуард, чего ты такой мрачный? Я спросила дока, он мне
сказал, что убийств больше не было.
Эдуард покачал головой и встал в изножье кровати рядом с
импровизированным алтарем. И мне неудобно было смотреть на него с такого
расстояния - приходилось поднимать голову. Тогда я правой рукой нащупала кнопки
и приподняла изголовье. Достаточно часто я бывала на больничной койке, чтобы
помнить ее устройство.
- Да, убийств больше не было, - согласился он.
- Тогда чего у тебя такая постная рожа?
Пока койка приподнималась, я прислушивалась к своим
ощущениям, ожидая боли. Тело ныло, как и должно быть после ударов об стены.
Грудь болела, и не только от ожогов. Когда Эдуарда можно было видеть уже не
напрягаясь, я остановила подъем.
Он улыбнулся едва заметно:
- Ты чуть не умерла и спрашиваешь меня, в чем дело?
Я приподняла брови:
- Вот уж не знала, что тебя это волнует.
- Больше, чем надо бы.
