— Господи Боже спасения моего, когда взываю к Тебе из темноты, да достигнет Тебя молитва моя, — я пересказывал псалом своими словами, не в силах вспомнить точно. — Жизнь моя приблизилась к преисподней. Приклони ухо Твое к молению моему.
[3]
Я продолжал петь, выговаривая слова, когда они приходили на память, просто мыча, когда они так и не вспоминались. Взглядом я обшаривал темное пространство комнаты, сознавая, что нахожусь здесь не один.
Перед Ковчегом Завета, недалеко от меня, стоял невысокий старик.
Мы смотрели друг на друга, и на его лице отражалось бесконечное изумление, и было несложно угадать его причину. Старика ошеломило то, что я вижу его, не меньше, чем я сам.
Я перестал играть. Я просто смотрел на него, твердо вознамерившись не выказывать страха и не желая испытывать страх. Меня охватывало все нарастающее волнение, изумление и отчаянное желание понять, что же делать дальше.
— Ты никакой не диббук, — прошептал я себе под нос. Он вроде бы не расслышал моих слов. Старик внимательно изучал меня с головы до ног. И я так же внимательно рассматривал его наметанным взглядом профессионального убийцы, запоминая все, что вижу, не желая упустить ни единой детали из того, что предстало перед моими глазами.
Он был невысокий, несколько ссутуленный и очень древний. Вокруг совершенно лысой макушки росли длинные седые волосы, падающие ему на плечи. У него были белые усы и белая борода. Одеяние из черного бархата, некогда весьма элегантное, теперь выглядело поношенным, запыленным, разорванным в нескольких местах. С углов накидки свисали голубые кисточки, а на груди слева желтела ненавистная круглая нашивка, обозначающая его принадлежность к иудеям. Старик стоял, весь подобравшись, впиваясь в меня гневным горящим взглядом из-за сверкающих очков.
Очки! А я и не знал, что люди в эту эпоху пользовались подобными изобретениями. Однако старик, совершенно точно, был в очках, и пламя моих свечей то и дело вспыхивало в линзах.
«Малхия, дай мне разума, чтобы поговорить с ним!»
— Ты понимаешь, что я тебя вижу, — начал я. — Я пришел сюда не как враг. Я хочу лишь понять, почему ты так шумишь. Что лишает тебя покоя? Что мешает тебе, отчего ты не хочешь отправиться дальше, к свету?
Секунду старик стоял молча, неподвижный и задумчивый. Затем он двинулся прямо на меня.
Мне показалось, у меня сейчас остановится сердце. Призрак решительно приближался, пока не оказался прямо передо мной. Я задержал дыхание. С виду он был как будто настоящий человек, из плоти, дышащий, и он смотрел на меня из-под седых бровей.
И меня нисколько не успокаивало то, что я и сам был призрак в этом мире и старик являл собой не большее чудо, чем я. Я был напуган, но твердо вознамерился скрыть этот факт.
Старик миновал меня и вышел в коридор.
Я сейчас же подхватил подсвечник, позабыв о лютне, развернулся и двинулся за ним следом. Призрак подошел прямо к лестнице и быстро и беззвучно зашагал вниз.
Я последовал за ним.
Он ни разу не обернулся. Согбенный и маленький, он стремительно шагал по ступеням с целеустремленностью привидения, пока не остановился у забранной засовом двери в погреб. Он проскользнул сквозь нее, а я поспешно отодвинул засов, чтобы последовать за ним. Когда я ворвался в подвал, старик стоял у подножия лестницы, и в свете свечей я разглядел царящий вокруг разгром.
На полу повсюду валялись обломки столов и стульев. Вдоль стен выстроились запыленные винные бочки. Горы старой мебели, увязанной веревками, лежали на бочках, часть из которых была пробита, а их содержимое растекалось лужами по полу. Сотни заплесневелых книг навалены кучами, со сломанными корешками и вырванными страницами.
Подставки для ламп и канделябры расшвыряны, корзины разломаны. Валялась изодранная и перекрученная старая одежда.
Хрупкий старик теперь стоял посреди подвала, пристально глядя на меня.
— О чем ты хочешь мне рассказать? — спросил я. Мне хотелось осенить себя крестом, но это могло бы его оскорбить. — Во имя Господа Небесного, чем я могу тебе помочь?
Он впал в неистовство.
Он мычал и ревел на меня, снова и снова топал ногами в плиты пола, испепелял их взглядом, а затем принялся хватать все, что попадалось под руку. Он схватил бутылку и разбил ее о каменные плиты. Швырял на это место книги. Изодрал пергаментные листы, тщетно пытаясь запустить ими в пол, и пришел в бешенство, когда обрывки запорхали и закружились вокруг него. Он топал, и указывал руками, и ревел, словно дикий зверь.
— Перестань, умоляю тебя! — прокричал я. — Ты не диббук, это я знаю. Я слышу твои слезы. Открой мне свое сердце.
Но я так и не понял, услышал ли меня старик за своими воплями.
Он принялся швырять в меня чем попало. Ножки от стульев, черепки, разбитые бутылки — все, до чего он мог дотянуться, полетело в меня.
Казалось, весь подвал ходит ходуном. Связанная мебель спрыгивала с винных бочек, словно началось землетрясение. Бутылка с вином больно ударила меня по голове, и я почувствовал, как кисло пахнущая жидкость заструилась по плечу. Я попятился, ощущая, как кружится голова, как мгла заволакивает сознание. Но подсвечник я держал крепко, словно от этого зависела моя жизнь.
Меня так и подмывало заорать на привидение, заспорить с ним, потребовать от него благодарности за то, что я соизволил прийти сюда ради него, но я сейчас же понял, насколько это самонадеянно, эгоистично и глупо. Он страдает. Какое ему дело до моих намерений?
Я склонил голову и принялся негромко молиться: «Господь, не дай мне потерпеть неудачу, как это случилось с Лодовико». И снова я выбрал наполовину забытый псалом и принялся выговаривать древние слова, взывающие к Богу, и призрак понемногу успокоился.
Он стоял, по-прежнему указывая в пол. Да, он показывает мне место.
Неожиданно из дверного проема наверху лестницы послышался голос Пико:
— Господин, ради всего святого, выходите!
Нет, не сейчас, с отчаянием подумал я.
Призрак растворился.
Все предметы в подвале, способные отрываться от земли, вдруг полетели по воздуху. Свечи задуло.
В кромешной темноте я уронил подсвечник, развернулся и побежал на тусклый свет, проникавший с лестницы. Я был уверен, что чувствую, как чьи-то руки хватают меня, пальцы вцепляются в волосы, в лицо веет призрачное дыхание.
Охваченный настоящей паникой, я рвался к выходу, пока не наткнулся на Пико, оттолкнул его с дороги и захлопнул дверь погреба, задвинул засов.
И привалился к двери спиной, пытаясь отдышаться.
— Господин, у вас на лице кровь! — воскликнул Пико.
Из-за двери доносились жалобные завывания, а затем раздался грохот, как будто по полу погреба покатилась огромная бочка.
