Грегори мучительно поморщился и погрузился в размышления, но я не мог прочесть его мысли.
«Я не желал ей смерти, — наконец произнес он. — Я любил ее. Но ей следовало умереть во имя высшего блага».
Это была ложь, явная и намеренная ложь.
«А что бы ты сделал, скажи я, что действительно убил Эстер? — снова заговорил он. — Что я убил ее ради всего мира, нового мира, возрожденного из пепла, из остатков прежнего, населенного ничтожными людишками с их мелкими мечтами».
«Я поклялся отомстить за смерть Эстер, — ответил я. — И теперь знаю, что ты виновен в ее гибели. Я убью тебя. Но не сейчас, а когда сочту нужным».
«Ты убьешь меня? — Грегори расхохотался. — Неужели ты посмеешь?»
«Конечно, — кивнул я. — Вспомни, что сказал ребе. Я убивал каждого, кто вызывал меня».
«Но я-то тебя не вызывал, — заметил он. — Пойми, таков замысел. Во имя всего мира. Ты послан ко мне, потому что я нуждаюсь в твоей помощи, и будешь делать то, что я прикажу».
«Во имя всего мира…» Именно эти слова я повторял про себя в отчаянной надежде. Но неужели во имя мира Грегори?
«Ты непременно должен мне помочь, — снова заговорил он. — Я не претендую на то, чтобы стать твоим повелителем. Но ты мне нужен. Я хочу, чтобы ты все увидел и понял. Это просто замечательно, что ты стал свидетелем убийства Эстер и уничтожил преступников. Ведь ты сам сказал, что уничтожил их?»
«Ты любил Эстер?» — спросил я.
«Да, очень, — кивнул он. — Но Эстер оказалась недальновидна. Как и Рашель. Вот почему появился ты. Вот почему ты был дарован нашему народу, моему прадеду. Твое предназначение — явиться мне в зените славы и стать свидетелем. Ты тот, кто все поймет».
Его слова меня озадачили. О каком предназначении шла речь?
«Свидетелем чего я должен стать? — спросил я. — У тебя есть твоя церковь. А какое отношение к этому имела Эстер?»
Грегори надолго задумался.
«Ничего удивительного, что ты убивал прежних повелителей, ведь ты предназначен мне, — с детской непосредственностью сказал он и рассмеялся. — Разве ты не видишь, что мы друг друга стоим? В том-то и прелесть, что ты вполне соответствуешь моему времени, моему благосостоянию и моим замыслам. Мы с тобой отличная пара. Думаю, ты поистине принц духов. Точно принц».
Он потянулся к моим волосам.
«Я так не думаю», — возразил я.
«Принц, я уверен. И ты послан ко мне, — настаивал Грегори. — Именно ради нашей встречи твои прежние повелители из поколения в поколение хранили и берегли тебя».
Тронутый собственными словами, Грегори едва не прослезился. Его сияющее лицо приняло доверительное, почти нежное выражение.
«Ты по-царски спесив и надменен, Грегори», — заметил я.
«Согласен, — кивнул он. — А теперь вспомни, что обычно говорили тебе прежние повелители».
«Ничего, — уверенно солгал я. — Будь у меня возможность, я ни за что не остался бы с тобой. Но я хочу вспомнить и понять. Мне следовало бы убить тебя прямо сейчас — подобно тому, как твой драгоценный Александр разрубил гордиев узел».
«Нет. — Грегори покачал головой. — Этого не случится. Не таков замысел. Если бы Бог желал моей смерти, меня убил бы любой. Ты не осознаешь масштаб моих планов. Александр понял бы».
«Я не принадлежу тебе, — заявил я. — Я уверен. Но я хочу постичь масштаб твоих замыслов и не намерен убивать тебя, пока не пойму, почему погибла Эстер. Но я не предназначен ни тебе, ни кому-либо другому. У меня вообще нет предназначения».
До меня вновь донесся плач матери Эстер. Я повернул голову.
Грегори крепко сжал мою руку.
«Делай, как я велю».
Я так резко вырвал руку, что, кажется, причинил ему боль.
Я сделался невероятно сильным. Мне хотелось двигаться, прикасаться ко всему, что попадалось на пути: неважно, к бархатной обивке диванов или к мрамору на полу. Мне нравилось просто разглядывать свои руки, хватка которых стала очень крепкой. Пожелай я в тот момент раствориться в воздухе, вряд ли мне удалось бы.
Странно было ощущать в себе столь великую силу и не знать наверняка, обладаю ли я прежними способностями. Но ведь совсем недавно я сумел принять облик Эстер. Искушение делалось все сильнее…
Но момент казался неподходящим.
Я вновь посмотрел на свои кости и осторожно накрыл шкатулку крышкой с начертанным на ней шумерским текстом.
«Зачем ты это сделал?» — спросил Грегори.
«Мне неприятно смотреть на кости», — ответил я.
«Почему?» — удивился он.
«Потому что они мои. — Я повернулся к Грегори. — Меня ведь тоже убили. Лишили жизни против моей воли. К тому же ты мне не нравишься, что неудивительно. Почему я должен верить, будто мы с тобой стоим друг друга? Что ты на самом деле задумал? И где твой меч?»
Я обливался потом. Сердце отчаянно билось. В действительности у меня, конечно, не было сердца, но мне казалось, что оно бьется. Я стащил пальто и удовлетворенно отметил свою безупречную работу: мое пальто было скроено гораздо лучше, чем то, по образцу которого я его создавал.
Грегори, похоже, тоже заметил разницу.
«Кто шил тебе одежду, Азриэль? — поинтересовался он. — Небесные ангелы в своих невидимых мастерских?»
Он рассмеялся, как будто сама идея показалась ему невероятной.
«Придумай что-нибудь поумнее, — парировал я. — Если я тебя и не убью, то бросить могу в любой момент».
«Нет, тебе отлично известно, что нет», — заявил он.
Я повернулся к нему спиной.
«Посмотрим, на что еще я способен», — подумал я, оглядывая стены, персиковые шторы и обивку, ковер с вытканным древом жизни.
Чуть помешкав, я подошел к окну. Легкий ветерок овеял прохладой лицо и волосы, и я медленно опустил веки. Я успел хорошо изучить комнату, поэтому мог передвигаться даже с закрытыми глазами. Усилием воли я приказал облачить себя в красное платье с шелковым поясом и инкрустированные камнями домашние туфли. Я в точности воспроизвел оттенок ткани и золотое шитье на рукавах, по краю подола и на мягких туфлях. Интересно, все матери здесь оплакивают детей в красном?
Вполне вероятно.
Он едва не задохнулся от шока. Взглянув на свое отражение во множестве зеркал, я увидел высокого темноволосого юношу в длинном халдейском одеянии красного цвета. Бороды не было. Мне нравилось гладкое, лишенное растительности лицо. Однако такой наряд меня не устроил: слишком уж старомодный. Я жаждал свободы и власти.
Я отвернулся от зеркал и снова закрыл глаза. Теперь я представил себе пальто такого же, как у Грегори, покроя, но красное и из самой лучшей шерсти, с золотыми пуговицами и свободные переливающиеся брюки, какие с радостью надел бы любой перс. С мягких, подбитых шелком туфель я убрал все украшения, однако форма их в точности повторяла форму туфель Грегори.
