— Спи, Джонатан.
Как только мы свернули на дорожку к моему дому, навстречу выбежала жена. Она помогла мне выбраться из джипа, а дети — двое младших, которые еще жили с нами, — проводили меня наверх, в спальню.
Я боялся, что Азриэль сразу исчезнет и мы никогда больше не встретимся. Однако он вошел следом и как ни в чем не бывало принялся осматривать дом.
Он поцеловал в лоб мою жену и обоих детей.
— Вашего мужа нельзя было оставлять в такую ужасную бурю. Он простудился.
— Но как вам удалось найти его? — спросила жена.
— Я заметил отблески света в дымовой трубе, — ответил он. — Мы приятно побеседовали.
— Куда ты теперь направляешься? — поинтересовался я, откидываясь на подушки.
Меня накрыли двумя толстыми пледами. Жена не любила холод, поэтому дом хорошо отапливался — на мой взгляд, даже чересчур хорошо. Но в тот момент жара меня радовала.
Азриэль подошел к кровати.
— Не знаю.
— Не уходи, Азриэль, — попросил я.
Он покачал головой.
— Я должен, Джонатан. Мне нравится странствовать по свету. В путешествиях я обретаю новые знания. Мне предстоит еще многое увидеть. Сейчас, когда память вернулась, я способен впитывать информацию и понимать, что происходит. Утратив память, невозможно проникнуть в суть вещей. А без любви невозможно оценить их по достоинству.
Не беспокойся обо мне. Я вернусь в пески Ирака, к руинам Вавилона. Меня не покидает странное ощущение, что Мардук и поныне там: брошенный всеми, без почитателей, без единого святилища. Мне кажется, я сумею найти его. Впрочем, возможно, я ошибаюсь и предаюсь глупым несбыточным мечтам. Но дело в том, что все, кого я любил, мертвы. За исключением тебя.
— А как же хасиды?
— Не знаю. Может, я приду к ним. Когда-нибудь. Посмотрим, обрадуются они или отпрянут в страхе. Теперь я хочу нести людям только добро.
— Я обязан тебе жизнью. И отныне она полностью изменится, — сказал я. — Я непременно напишу твою историю. Ты ведь понимаешь, кем стал.
— Сыном Божьим? — с усмешкой откликнулся он. — Нет, не знаю. Знаю только, что Зурван не ошибся: существует лишь один Создатель. Побывав за гранью света, я сам в этом убедился, как и в том, что высоко ценятся только любовь и доброта.
Я не желаю снова отдаваться во власть гнева и ненависти. Какие бы испытания ни выпали на мою долю в странствиях по миру, этого не случится. Достаточно помнить только одно слово, и ты знаешь, какое: аль ташет. Да, не навреди. Аль ташет!
Азриэль наклонился и поцеловал меня.
— Когда будешь писать мою историю, не бойся называть меня Служителем праха, ибо я остаюсь им до сих пор. Но я служу не костям погибшего вавилонского юноши, не злобному магу, сидящему в озаренной свечами комнате, не вынашивающему заговоры верховному жрецу, не царю, предающемуся мечтам о мирской славе.
Я Служитель праха всех тех, кто лежит в огромном поле, описанном пророком Иезекиилем, — праха наших братьев и сестер.
И он процитировал на древнееврейском слова Иезекииля:
Была на мне рука Господа,
и Господь вывел меня духом,
и поставил меня среди поля,
и оно было полно костей,
и обвел меня кругом около них,
и вот весьма много их на поверхности поля,
и вот они весьма сухи.
[46]
— Кто знает, — продолжил он, — может, настанет день, и они вернутся к жизни. А может, древнее пророчество означает лишь то, что когда-нибудь тайны будут раскрыты, усопшим воздадут почести по заслугам и все, кто жил на земле, узнают, почему им пришлось страдать. — Азриэль улыбнулся. — А может, однажды в прахе людей обнаружат ДНК Бога.
Я не нашелся с ответом и лишь улыбнулся.
— Перед тем как проститься, хочу признаться, — после небольшой паузы заговорил он. — Я мечтаю о времени, когда исчезнет грань между жизнью и смертью и перед нами откроется вечность. А теперь прощай, мой благородный друг Джонатан. Я люблю тебя.
Это был наш последний разговор.
С того дня прошел год, в течение которого я видел его еще три раза, причем два из них — в выпусках новостей.
Первый раз он был среди медиков, боровшихся с эпидемией холеры в Южной Америке. В простой белой одежде он кормил больных детей. Ошибиться я не мог — я узнал его глаза, его волосы.
Второй — в Иерусалиме, на следующий день после покушения на премьер-министра Израиля Ицхака Рабина.
Азриэль стоял в толпе, но, увидев камеру Си-эн-эн, направился к ней.
Мне казалось, что с экрана он смотрит прямо мне в глаза.
Комментатор говорил, что вся страна оплакивает погибшего лидера, а планета скорбит о смерти человека, стремившегося жить в мире с арабами.
Одетый в черное, Азриэль пристально смотрел в объектив камеры, и оператор долго держал его задумчивое лицо.
В конце концов камера двинулась дальше — нужно было освещать и другие события.
В третий раз я видел его буквально мельком, но уверен, что не ошибся. Это произошло в Нью-Йорке. Я спешил в центр и ехал на такси, отчаянно лавировавшем в утреннем потоке машин, когда краем глаза заметил идущего по тротуару Азриэля.
Элегантно одетый, все с той же густой гривой волос, он беззаботно шагал по улице, с восторгом глядя по сторонам, и смотрелся великолепно. Словно почувствовав на себе мой взгляд, он резко обернулся и стал озадаченно озираться. Но такси уже мчалось дальше, и соседние машины скрыли от меня Азриэля. За окнами мелькали кварталы, такси то вливалось в густой поток, то выныривало из него, и я не могу сейчас с уверенностью сказать, где именно состоялась эта мимолетная встреча.
Или это все-таки был не Азриэль? Во всяком случае, я старался убедить себя в этом.
Я понимал, что при желании он без труда связался бы со мной, поэтому я не вернулся и не стал его искать.
Мне потребовался год, чтобы подготовить книгу к печати и опубликовать ее анонимно, дабы коллеги по университету не подняли меня на смех, а тех, кто захочет узнать эту историю, не смутило имя автора.
И вот книга перед вами. Жизнеописание Служителя праха. Правдивый рассказ о том, что на самом деле произошло с Храмом разума. Или история одинокой души, на долю которой выпали невероятные мучения, но она не сдалась и в конце концов одержала блестящую победу.
Прошу тебя, Азриэль, если прочтешь книгу и останешься доволен, дай знать. Все равно как: телефонным звонком, короткой запиской, своим появлением… Встреча с тобой перевернула мою жизнь.
Не сомневаюсь, что, где бы ты ни был, ты счастлив и творишь добро. А это, я уверен, для тебя самое главное.
