Он развернул гнедого мерина к выходу из ущелья. За его спиной раскрасневшийся от возбуждения Ральф с заговорщическим видом ухмыльнулся Яну Черуту. Коротышка-готтентот на секунду прикрыл один глаз – в остальном бесстрастное выражение его лица ничуть не изменилось.
Холм для стоянки Зуга выбрал тщательно: выходящее из него ущелье извивалось по равнине примерно с востока на запад. Вдоль ущелья они и двинулись. Зуга сгорбился в седле, чтобы голова не торчала над склоном, и пустил гнедого шагом, не рискуя поднимать пыль.
Через полмили он снял широкополую шляпу и осторожно приподнялся. Бросив быстрый взгляд на север, Зуга моментально спрятался обратно.
– Стой здесь, – велел он Ральфу. – И не шевелись, пока я не двинусь с места.
Яна Черута и Джордана Зуга поставил рядом – на повороте, где склон ущелья осыпался и по нему легко было взлететь наверх.
– Не отходи далеко от Джорди, – предупредил он Яна Черута.
Развернув гнедого в узком ущелье, Зуга вернулся в середину маленькой цепи. Сдерживая нетерпение, он ждал, то и дело поглядывая на заходящее солнце.
Скорее всего другого такого шанса не будет еще много дней – а каждый день в разработке шахт был на вес золота. Вытащив ружье, Зуга выбрал патрон из патронташа на поясе и вложил его в казенник. Не снимая предохранителя, вернул ружье на место: стрелять он не собирался, но мало ли кто попадется навстречу…
Даже если намерения у пришельцев вполне мирные и цели совпадают с целями Зуги, эта группа вооружена и держится настороже – иначе не избегали бы накатанной колеи, пробираясь по бездорожью. Вместе они собрались для обороны, по дороге им наверняка пришлось отбиваться – и от черных, и от белых: черные хотели отнять скудные пожитки, а белые пытались лишить права продавать свой труд тому, кто больше заплатит.
Зуга поблагодарил Невила Пикеринга за науку и решил, что готов приступить к разработке Чертовых шахт. Тут-то он и столкнулся с проблемой, которая стала бичом Южной Африки. Только африканцы могли выдержать условия работы на приисках. Только африканцы соглашались работать за гроши, что давало владельцам участков огромные прибыли, – но даже эти крохи были гораздо больше того, что платили работящие и бережливые бурские фермеры, которые с помощью наемной рабочей силы едва-едва наскребали себе на жизнь в этом диком краю.
На пятьсот миль в округе не осталось рабочих рук – все чернокожие ушли на прииск. Бурам это весьма не понравилось; кроме того, они ненавидели собравшихся на прииске любителей приключений и искателей наживы.
Находка алмазного месторождения перевернула жизнь буров вверх дном. Старатели переманили к себе дешевую рабочую силу и вдобавок сделали то, что, с точки зрения буров, было совершенно непростительно, шло вразрез с их убеждениями и угрожало не только их состоянию, но и самой жизни, – старатели платили чернокожим работникам ружьями.
Буры сражались с туземцами на Кровавой реке и реке Мосега, тысячи раз несли дозор в предрассветный час, когда чаще всего и случаются нападения. Они видели, как горят их дома и посевы, ходили в рейды, отбивая украденный скот, хоронили детей, истекших кровью от ужасных ран, нанесенных ассегаями, – хоронили в Веенене, Месте Плача, и на множестве других проклятых и Богом забытых кладбищ.
Платить туземцам ружьями противно бурской натуре, противоречит законам и оскорбляет память их павших героев. Бурские отряды из затерянных в вельде республик прочесывали округу, патрулировали ведущие на юг дороги и не пускали чернокожих на прииск, отправляя вместо этого работать на полях.
Тем не менее пять шиллингов в неделю и мушкет через три года служили неотразимой приманкой, ради которой африканцы преодолевали сотни миль пешком и, невзирая на заградительные отряды буров и прочие опасности, добирались до прииска.
Туземцы приходили сотнями, но рабочих рук все равно не хватало: шахты были ненасытны. Зуга и Ян Черут напрасно объехали весь прииск: каждый рабочий подписал контракт и ревностно охранялся нанимателем.
«Мы предложим семь шиллингов и шесть пенсов в неделю», – сказал Зуга Яну Черуту.
В тот же день к ним нанялись пятеро, а на следующее утро двенадцать жаждущих прибавки к жалованью дезертиров нетерпеливо ждали возле палатки Зуги.
Не успели они подписать контракты, как появился Невил Пикеринг.
– Старина, я с официальным визитом, – пробормотал он извиняющимся тоном. – Как член славного комитета старателей, должен вам сказать, что ежедневная плата – пять шиллингов, а не семь и шесть.
Зуга открыл было рот, но Пикеринг с милой улыбкой поднял руку, пресекая возражения:
– Нет, майор. Извините. Пять шиллингов, и ни пенсом больше.
Баллантайн прекрасно представлял себе возможности комитета старателей: непокорного сначала предупреждали, потом избивали, и в конце концов на него набрасывались все старатели – дело могло закончиться поджогом или даже линчеванием.
– Где же взять рабочих? – недовольно спросил Зуга.
– Там же, где взяли все остальные: идите в вельд и перехватите группу чернокожих до того, как они попадут в руки бурам или достанутся другому старателю.
– Этак мне до реки Шаши идти придется, – съязвил Зуга.
Пикеринг согласно кивнул:
– Может, и придется.
Зуга слабо улыбнулся, вспомнив свой первый урок трудовых отношений на прииске. Нахлобучив поглубже шляпу, он взял поводья.
– Ладно, – пробормотал он, – пойдем нанимать работничков!
Зуга всадил пятки в бока мерина и вылетел из ущелья на равнину – в пятистах ярдах от идущих прямо на него чернокожих. Он насчитал шестнадцать человек – и каждый на вес золота! Если удастся взять всех, то завтра утром можно начинать: шестнадцати работников вполне достаточно для Чертовых шахт.
Вытянувшись цепочкой, туземцы двигались быстрым походным шагом, характерным для зулусских воинов, – ни женщин, ни детей в отряде не было.
– Прекрасно!
Гнедой разогнался, и Зуга придержал его, перейдя на легкий галоп.
Справа по равнине летел Ян Черут, за ним, в облаках пыли, ехал Джордан. Издалека их можно было принять за двух вооруженных мужчин. Ян Черут повернул, забираясь в тыл пришельцам, чтобы удержать их ненадолго, давая возможность Зуге подъехать поближе и завести разговор.
Посмотрев налево, Зуга недовольно нахмурился: Ральф несся во весь опор, склонившись к самой шее лошади и размахивая карабином – хотелось надеяться, незаряженным. Надо было запретить мальчишке брать ружье! И все же, несмотря на раздражение, Зуга не мог удержаться от гордости: сын просто прирожденный наездник!
Зуга натянул поводья, заставляя гнедого перейти на рысь, давая остальным возможность отрезать туземцам пути к отступлению, а заодно смягчая внезапность своего появления. Пришельцы наверняка приняли белых за враждебный отряд буров. Зуга постарался развеять это впечатление: приподнял шляпу и помахал ею.
