— Извините, что я прерываю вас, но…
— Мелодии сочетаются таким образом, чтобы каждая из них развивалась по возможности независимо. Но в их совместном звучании должна присутствовать и гармония. Такое многоголосие называется контрапунктом. На самом деле это значит «тон против тона».
Ну и наглость! Они ведь не глухие и не слепые. София попыталась обратиться к ним в третий раз, причем теперь она стала посреди дорожки и загородила им путь.
Ее просто отмели в сторону.
— Кажется, поднимается ветер, — заметила девушка.
София кинулась обратно к Альберто.
— Они меня не слышат! — сказала она… и тут ей вспомнился сон про Хильду и золотой крестик.
— Да, такова цена, которую придется платить. Если нам удалось выскользнуть из книги, нельзя рассчитывать сравняться по положению с ее автором. Зато мы теперь в этом мире, и нам всегда будет оставаться ровно столько лет, сколько было в день философического приема.
— Ты хочешь сказать, что нам никогда не установить нормальный контакт с окружающими людьми?
— Истинный философ никогда не употребляет слово «никогда». Сколько времени?
— Восемь.
— Ровно столько, сколько было, когда мы покинули твой сад.
— Сегодня Хильдин отец возвращается из Ливана.
— Поэтому нам надо торопиться.
— Куда?
— Тебе разве не интересно узнать, что будет, когда майор приедет домой, в Бьеркели?
— Конечно, интересно, но…
— Тогда пошли!
Они двинулись вниз, к центру города. Навстречу попадалось много прохожих, однако все они шли мимо, не замечая Софию и Альберто.
Вдоль улицы рядами стояли припаркованные машины. Альберто вдруг остановился возле одной из них — красного спортивного автомобиля с откинутым верхом.
— Мне кажется, эта машина нам подойдет, — сказал он. — Нужно только убедиться, что она наша.
— Ничего не понимаю.
— Объясняю: мы не можем позаимствовать обычную машину, которая принадлежит кому-то из жителей города. Представляешь, как люди воспримут появление на улице автомобиля без водителя? К тому же нам вряд ли удалось бы его завести.
— А этот автомобиль?
— Мне кажется, я узнал его по какому-то старому фильму.
— Прости, пожалуйста, но меня начинают бесить твои таинственные намеки.
— Эта машина — плод воображения. Как и мы с тобой, София. Обыкновенные граждане не видят на ее месте ничего, кроме пустоты, — что мы и должны проверить, прежде чем заводить машину.
Став рядом со спортивным автомобилем, они принялись ждать. Буквально через несколько минут показался едущий на велосипеде мальчик. У них на глазах он свернул с тротуара и, проехав прямо сквозь красную машину, вырулил на мостовую.
— Вот видишь! Машина действительно наша!
Альберто распахнул правую дверцу.
— Позвольте подвезти вас! — сказал он, и София забралась на переднее сиденье.
Сам он сел за руль. Ключ зажигания оказался на месте, Альберто повернул его — и автомобиль завелся.
Спустившись по Хиркевейен, они вскоре выехали на шоссе в сторону Драммена и, оставив позади Осло, покатили на юг. Они миновали Люсакер, затем Саннвику. Чем больше они удалялись от столицы, тем чаще видели огромные костры, какие обычно жгут в Иванов день.
— Сегодня солнцеворот, София, самая середина лета. Разве это не замечательно?
— И в открытой машине так приятно обвевает ветерком. Неужели нас и правда никто не видит?
— Только наши собратья. Возможно, мы встретим кого-нибудь из них. Который час?
— Полдевятого.
— Тогда поищем более короткий путь. Да и невозможно больше тащиться за этим трейлером.
И Альберто свернул прямо на бескрайнее хлебное поле. Оглянувшись, София увидела сзади широкую полосу примятой пшеницы.
— Завтра тут будут говорить, что по полю гулял ветер, — сказал Альберто.
Приземлившись в копенгагенском аэропорту Каструп, майор Альберт Наг посмотрел на часы: половина пятого, суббота, 23 июня. День сегодня начался рано и весь прошел в дороге. Сюда Альберт прибыл из Рима, и теперь ему оставался последний перелет, из Дании в Норвегию.
Паспортный контроль Альберт Наг проходил с гордостью. В форме миротворческих сил ООН он представлял не одного себя и не одну свою страну. Он представлял международный правопорядок, то есть вековую традицию, которая постепенно распространялась на весь земной шар.
С собой у него была только висевшая через плечо сумка, остальной багаж он сдал еще в Риме. Здесь от него требовалось лишь помахать красным паспортом и бросить таможне: «Nothing to declare» («Предъявлять нечего»).
До отправления самолета в Кристиансанн у майора Альберта Нага было свыше трех часов. Нужно было запасти подарки семье. Впрочем, самый большой подарок в своей жизни он послал Хильде около двух недель назад. Марит положила подарок ей на тумбочку, чтобы Хильда увидела его, как только проснется. С тех пор майор говорил с дочерью всего однажды — поздно вечером в день ее рождения.
Купив норвежские газеты, Альберт сел в баре и заказал чашку кофе. Не успел он пробежать глазами заголовки, как из громкоговорителя донеслось:
«Личное послание для Альберта Нага. Просим Альберта Нага подойти к стойке компании САС».
Что такое? По спине Альберта пробежал холодок. Не отзывают же его обратно в Ливан… Может, дома что-то стряслось?
Вскоре он уже стоял у справочной.
— Я — Альберт Наг.
— Будьте любезны! Вам срочное письмо.
Он торопливо вскрыл конверт. В этом конверте лежал другой, поменьше, на котором было написано: «Копенгаген, аэропорт Каструп, справочное бюро САС (для майора Альберта Нага)».
Альберт совсем разволновался. Он разорвал маленький конверт. Внутри лежала записка:
Дорогой папа! От души поздравляю тебя с возвращением из Ливана. Как ты понимаешь, я не могла дождаться, пока ты приедешь домой. Прости, что пришлось вызывать тебя по радио. Так было проще.
P. S. Огорчительное известие: финансовый советник Ингебригтсен требует от тебя возмещения убытков в связи с аварией угнанного у него «мерседеса».
P. P. S. Когда ты приедешь, я, скорее всего, буду сидеть в саду. Впрочем, надеюсь дать знать о себе раньше.
P. P. P. S. Мне делается жутко, если я подолгу сижу в саду. В таком месте того гляди провалишься сквозь землю.
