— Доченька! — нахмурившись, одергивает ее мать.
Верушка, усмехаясь, чуть-чуть склоняет голову — вроде как извиняется.
— В общем, надеюсь, что никогда не узнаю, как выглядит вертолет спасателей изнутри, — обращается она к Берил.
— Смелая ты, как я погляжу, — говорит ей Берил, — лазать по горам в одиночку.
— Либо смелая, либо безрассудная, — соглашается Верушка. — Зависит от исходного определения. С моей точки зрения, я эгоистка или, можно сказать, улитка.
— Можно ли заказать улитку? — в ужасе переспрашивает Дорис, не сводя глаз с Верушки. — На десерт?
Берил слегка касается руки Дорис:
— Она себя называет улиткой, милая моя.
— А, понимаю.
— Но почему улитка, деточка?
Верушка пожимает плечами:
— Не люблю ходить в связке. Ползу, как улитка по склону, в одиночку. Но это риск. А значит — эгоизм. Вот и все. — Она опять подносит к губам стакан с водой.
— Стало быть, потому ты и не выходишь за Олбана? — спрашивает Берил Верушку, которая в этот момент набирает полный рот воды и чуть не фыркает, что чревато неприятностями.
— Простите, Берил, как вы сказали? — Ее губы трогает не то улыбка, не то усмешка.
— Подумать только, — говорит Юдора, заговорщически наклоняясь к Дорис, — я сама задавала ей тот же вопрос.
— Берил… — начинает выговаривать ей Олбан, как директор школы провинившейся ученице.
Можно подумать, сейчас скажет: «Сама себя позоришь!» У Филдинга есть подозрение, что Олбан заливается краской, но с уверенностью не скажешь — слишком тусклое освещение. Да и Верушка вроде бы слегка зарделась. «Так-так, — думает Филдинг, — задергались, голубки!»
— Видишь ли, у нас давно сложилось впечатление, что вы друг к другу неравнодушны. — В голосе Берил звучит убежденность. — Я просто поинтересовалась. — Она оглядывает сидящих за столом. — О господи, неужели я опять некстати высказалась?
— Очень даже кстати, — говорит ей Юдора.
— Мне принесите шоколадное суфле и вот это десертное вино, — говорит Дорис официанту, тыча в меню дужкой очков.
— Олбан, — продолжает Берил, кладя перед собой сцепленные руки. — Почему же ты не сделал этой девушке предложение?
Зажмурившись, Олбан ставит локоть на стол, прикрывает глаза ладонью и качает головой.
Верушка поджимает губы и сосредоточенно разглядывает скатерть.
— Мм? А это что? — спрашивает Дорис у официанта. — Двойная порция? Уж лучше двойную, как вы считаете?
— Надо же, смутила внучатого племянника, — говорит Берил и поворачивается к Верушке. — И тебя тоже, деточка?
— Меня довольно трудно смутить, — отвечает Верушка, но при этом краснеет.
— Ну и что бы ты ответила, если бы он тебе сделал предложение? — не унимается Берил.
Математичка уставилась на Берил, а в сторону Олбана даже бровью не ведет. Что-то здесь не то, но Филдинг, черт побери, не въезжает.
— Брак не входит в мои планы, — с открытой улыбкой говорит Верушка. — Я вполне довольна своей жизнью. От добра добра не ищут.
— Нет, давай все-таки представим, что он сделал тебе предложение.
— Что, прямо сейчас?
— А почему бы и нет? Прямо сейчас.
— Я бы спросила, какие могут быть предложения руки и сердца, пока он не разобрался в своих чувствах к кузине Софи, — отвечает Верушка и, вяло улыбнувшись, наконец-то переводит взгляд на Олбана.
— И? — дожимает Берил.
— И послушала бы, что он на это скажет, — спокойно заканчивает Верушка.
Олбан встречается глазами с Филдингом.
— А ведь ничто не предвещало… — вздыхает он.
Филдинг пожимает плечами:
— Се ля ви, брат.
Дорис, явно сбитая с толку, ерзает на стуле:
— А кофе мы уже пили?
Берил под руку с Олбаном направляется к выходу, где уже ждет такси. Они идут медленно, позади всех.
— Наломала я дров с этим разговором о свадьбе? — спрашивает она.
— Действительно, тебе изменило чувство такта, Берил, — говорит Олбан.
— Ты уж не обессудь. В моем возрасте нужно торопиться. Пока не отбросила коньки, хочу увидеть, как все сложится. Но почему же ты ей не предложил?
— Руку и сердце?
— Вот именно.
— Наверно, еще не созрел, Берил.
— Вам надо хотя бы съехаться. А бумажка со штампом не так уж важна.
— Я к этому не стремлюсь. А если бы и захотел — ей этого не нужно. Ты же слышала, что она сказала.
— Впервые вижу, чтобы двое умных людей так глупо себя вели. Ну, дело хозяйское. — У дверей она сжимает его руку. — Скажи, удалось что-нибудь выяснить про твою маму? В связи с тем, что я от нее услышала?
Олбан не удивляется, когда старики перескакивают с одного на другое.
— Почти ничего, — ответил он ей. — Я поговорил с Энди. Он утверждает, что это не о нем.
— Никогда бы его не заподозрила.
— Я тоже.
— Он не догадывается, кто мог выразить недовольство?
— Нет. Во всяком случае, помалкивает.
— Ну понятно.
— Что ж, в выходные будет семейный сбор. Тогда и разведаем.
— Правильно, — соглашается Берил и похлопывает его по руке, останавливаясь у гардероба.
Юдора говорит:
— Вечер удался на славу!
— Ты, главное, не отступай, — советует Олбану Верил. — Дай знать, если от меня что-нибудь потребуется.
— Извини, что так вышло.
— Ты про Берил?
— Далась им эта женитьба.
— Не извиняйся. Ты-то ни при чем.
— Как это ни при чем? Они — моя родня. Получается, что я виноват.
Они доставили Юдору на Бакли-стрит, прямо к дверям, и теперь такси везет их к дому Верушки. Она пристально смотрит на него. Он смотрит перед собой.
Дотронувшись до его руки, она спрашивает:
— Ничего не хочешь добавить?
— Ты о чем?
Она подвигается ближе, прижимается к нему, обеими руками держа его за руку, и кладет голову ему на плечо.
— Ты ведь знаешь мою позицию?
— Пожалуй, да.
— Я не хочу детей. Не хочу замуж. И даже, может быть, никогда не захочу размеренной жизни.
— Примерно так я и думал.
Такси резко тормозит, их бросает вперед, водитель тихо матерится, потом они опять трогаются с места.
