На вершине его встретил прохладный ветер, и он привалился спиной к бетонному столбу, чтобы отдышаться после финального рывка к пику.
Он засмеялся, вспомнив откровенный рассказ ВГ о бывшем коллеге, с которым они несколько раз переспали, а потом со скандалом расстались: «Случалось ли тебе когда-нибудь карабкаться в гору в дождь и ветер и достичь пика большой унылой вершины? Ты оглядываешься в поисках хоть какого-нибудь укрытия, чтобы присесть на корточки и съесть свои сэндвичи. Так вот, его член представлялся мне таким вот горным пиком: я рада, что он есть, я счастлива, что мне не нужно его ни с кем делить, но все бы отдала, чтобы он был немного побольше».
Он тогда почувствовал предательскую неловкость за свой смех и с содроганием подумал: «Что, интересно, она скажет обо мне какому-нибудь будущему любовнику?» — правда, она ни о ком другом не говорила так критично и жестко; видимо, тот тип ее достал, решил он.
Олбан смотрел на открывшиеся к северу от него вершины, яркие и отчетливые в чистых северных воздушных потоках, а сам думал, где сейчас Верушка. Возможно, стоит на одной из тех вершин вдали и смотрит в его сторону сквозь те же самые воздушные потоки. Нет, вряд ли; но еще живущий в нем романтик все же хотел, чтобы это было так.
«Просто вернись целой и невредимой, ВГ, — мысленно заклинал он. — Просто вернись ко мне целой и невредимой».
Он съел шоколад и направился по пересеченной местности вниз, а затем опять вверх к какой-то безымянной вершине, с которой увидел наконец Лох-Гарв, поместье и дом. Находящийся в добрых трех километрах и на семьсот метров ниже большой серый особняк, под этим углом почти не скрытый деревьями, выглядел крошечным, потерянным и ничтожным; он казался неким смутно геометричным, рукотворным вторжением в необъятный простор ландшафта, состоящего из темных длинных озер и местами ровных, местами брошенных как попало мохнатых шапок гор со скалистыми залысинами, — словно это был дешевый амулет на ниточке дороги, затерявшийся под скалистыми склонами.
Горы дышали незыблемостью и неизменностью, однако это впечатление было обманчивым. Много столетий назад все вокруг было покрыто лесами; сейчас же, как водится, надпочвенный покров отражал соответствующее природопользование: на крутом склоне устроили огромный заказник, где паслись олени и гнездилась промысловая птица — к услугам состоятельных господ с ружьями.
Олбан попытался заглянуть в будущее и увидеть это место глазами Нила Макбрайда: перемены грозили сделаться необратимыми. Наука предсказывает таяние ледников — вполне возможно, это произойдет уже к концу нынешнего столетия. Согласно одному из сценариев, который климатологи считают весьма вероятным, уровень моря повысится на семь метров. Как от этого изменится ландшафт, раскинувшийся у него перед глазами? Меньше, конечно, чем побережье восточной Англии, Голландии или Бангладеш. Но даже здесь, среди этих редко заселенных гор, изменения будут огромными. Бухты, прибрежные деревни, дороги, пахотные земли в большинстве своем исчезнут. Гарбадейл-хаус был построен на остатках ледникового тиля, скопившегося в конце размыва, ставшего озером Лох-Гарв, на отметке восьми-девяти метров над уровнем моря. Если растает Гренландия, то в штормовую погоду соленая вода будет бить в окна. Если растают льды Антарктиды, Лох-Гарв станет морской бухтой, а дом просто исчезнет под серыми волнами. Хотя это, конечно, будет совершенно незначительным событием по сравнению с исчезновением всех приморских городов мира и нескольких стран целиком.
Он подумал о детях Нила Макбрайда, его внуках и о мире, который они унаследуют. В этом мире все расшаталось. Олбан припомнил, как они говорили с Софи в саду Лидкомба о том, что представляет собой мир, унаследованный их поколением, и тоже решили, что он на грани краха. Порой кажется, что это вечная история: каждое новое поколение пытается исправить ошибки и огрехи предыдущего, не говоря уже о тех, что накопились еще со времен далеких предков. Сделать это не удавалось еще никому — конечного результата не видно. Нужда в переменах не отпала, и, конечно же, нельзя сидеть сложа руки, но если ты отдашь все силы на достижение заветной цели, то обречешь себя на горькое разочарование.
Он вспомнил, как Верушка рассказывала ему о людях, которые посвятили себя поискам Восточного полюса. По ее словам, их подвело превратное представление об устройстве мира. Прослышали о Северном и Южном полюсах — и заключили, что где-то должны быть также Западный и Восточный, а потому решили отправиться на поиски одного или второго, не понимая, что обречены на неудачу.
У некоторых людей надежды и чаяния направлены на поиск путей, а не на достижение результата. Для них важно сознавать свою причастность к исканиям, а не к покорению вершин, даже вполне достижимых; они это понимают, но все равно упрямо движутся вперед.
Хуже тем, кому требуется определенность — размеченная дистанция, где можно поставить галочку на промежуточном этапе, а на финише получить гарантированное счастье, исполнение желаний или прозрение. Рядом с такими всегда найдутся доброхоты, которые услужливо предоставят планы и программы, кодексы и уложения, введут в закрытые общества, не терпящие инакомыслия и всегда прикрывающиеся какой-нибудь верой, будь то вера в торговца индульгенциями, или в традиционную религиозную догму, или в любую светскую систему взглядов, которая заменила собой все эти примитивные воззрения и вошла в моду: прежде это был марксизм, теперь — рынок.
Была бы паства, а пастыри найдутся.
Он покачал головой.
Несмотря ни на что, упрямо двигаться вперед.
Олбан поглядел вниз, на особняк, ожидая увидеть там какое-нибудь движение, блик солнца на колышащейся траве или едва различимую точку, по миллиметру продвигающуюся по газонам, дорогам или тропинкам, но в течение пяти или десяти минут так ничего и не заметил. Хотя он знал, что поместье сейчас бурлит, в этот послеполуденный час оно словно застыло, поскольку расстояние и масштаб вещей свели все происходящее к светлой и тривиальной картинке.
Перед спуском он помедлил. Отсюда к дому было два известных ему подхода. Долгий, благоразумный маршрут пролегал по узкой, местами незаметной тропинке, плавно петлявшей по травянистому склону справа от него. А для быстрого спуска нужно было протиснуться сквозь преграждавшие путь залежи огромных валунов размером с автомобиль, а потом бежать сломя голову по гравийной осыпи до южной делянки темнеющего внизу хвойного леса, уворачиваясь от веерного серого камнепада.
Бег по осыпи — занятие азартное, но и опасное, потому что всегда рискуешь споткнуться или растянуть связку, а то и получить удар булыжником, свалившимся сверху. И поделом: нечего разрушать ландшафт. Ему всего дважды довелось проделать такой спуск. Оба раза здесь: первый раз с отцом, лет двадцать назад, а второй раз с Нилом Макбрайдом лет этак пять назад. Он понимал, что лучше выбрать спокойную тропу, тем более когда идешь в одиночку, но в сумасбродстве, грохоте и ненадежности быстрого спуска была какая-то неодолимая притягательность.
Пока Олбан обдумывал выбор маршрута, у него возникла одна мысль. Мысль о том, как расколоть Уин и вытянуть из нее правду, если ей хоть что-то известно. После обеда он отдохнет, продумает детали, а потом посмотрит, как сложатся обстоятельства на юбилейном банкете.
