— А что он делает? Мотается в зону за разными нужными американцам вещами и все. Вернулся, сдал Янки трофеи, получил доллары и гуляй до следующего заказа. А че? Работа не хуже других. Главное не соваться, куда не следует и от немцев вовремя уворачиваться. Они там с американцами на ножах, даром, что союзники.
— Из-за нефти все?
— Не только. Они Ленинград три года не могли взять, под Москвой по зубам получили, под Курском, а Янкесы сперли у них ядрену бомбу и по Москве шарахнули. Это потом они начали соревноваться в этом бомбометании. Ленинград, Куйбышев, Киев, Тбилиси, Одесса…
Потянулись короткие сытые, но скучные дни, сменяемые длинными и еще более скучными ночами.
Пить без конца невозможно, а больше в Приозерном делать было нечего. Разве что на охоту сходить. Благодаря Тимофеичу Волков быстро пристрастился к этому делу. Отправляясь в лес, убиваешь сразу двух зайцев. Один из них — время, тянущееся подобно конской жиле от рассвета до заката и от заката до следующего рассвета. Второй убитый заяц — обыкновенный косой, лежащий сейчас у Сергея в подсумке. Иногда удается подстрелить кабана, реже лисицу. Но и это занятие к исходу третьей недели надоело Сергею, превратившись просто в процесс добывания пищи.
Тошно. Если бы не Лиза…
Это ангельское создание, оберегаемое своей тетушкой начало точить на него свои коготки еще в первые дни. Он заметил.
И когда тетка со временем потеряла свою бдительность, Лиза перешла в наступление.
Поначалу Волкова это раздражало. Где он, там и она. Даже на охоту пыталась напроситься.
Отношение свое он к ней изменил, когда Лиза, соскользнув с высокого стога сена на сеновале, будто бы случайно оказалась у него в руках. Ее горячее дыхание щекотало ему шею, а коленка уперлась туда, куда он и сам-то совал правую руку раза два-три в день. Не будь на сеновале так холодно, он бы тоже как бы случайно спотыкнувшись, завалился бы на эту озорную девчонку и…
Ничего. Они свое наверстали, когда Никаноровна напробовавшись вусмерть своего товара, дала отборного храпака у себя на печке. Выждав еще некоторое время, Лиза заперла избу на все замки и засовы, разделась и юркнула к нему под старое солдатское одеяло. Вот так вот, без всяких предисловий и лишних разговоров.
— Только патефона нет, — Сергей в изнеможении откинулся на подушку.
— Что ты, какой патефон. Тетушка проснется. Вот хочешь, я транзистор включу. Радио Эл Эй?
— Да нет, это я просто так сказал.
Утром Сергей проснулся от грохота посуды. Никаноровна явно была не в духе.
Хе-хе. Сейчас что-то будет.
Лиза сжалась у него на груди, не решаясь совершить рывок из-под одеяла к лавке с одеждой и дальше из хаты.
Но ничего, обошлось. Через пару дней они с Лизкой уже не прятались.
Где-то в конце марта над Приозерным пролетели два вертолета. Волков только-только вернулся с охоты и стоя под навесом, чистил свой карабин. Обе винтокрылые машины, заложив вираж, ушли обратно в сторону Старьево.
— Не к добру это, — Никаноровна вытерла испачканные в крови руки и, прихватив еще теплую куриную тушку, скрылась в сенях.
А через день, ни свет ни заря, от Тимофеича примчался его помощник Пашка.
— Случилось что, или опять трубы горят? — Никаноровна посторонилась, пропуская очумелого гостя.
— Случилось. Нам тут с Тимофеичем особенно здоровый кабан попался. Завалили мы его, а дотащить, засветло не успели. Пришлось в лесу заночевать.
— И теперь вам надо поллитры для сугреву?
Да погоди ты, Никаноровна! Ночью к нам два Старьевских охотника прибилось. Так вот, сказывали они, что в Старьево мериканов видимо-невидимо. Понаехали на машинах, и даже танки есть. Спрашивают все о новых людях, то да се. И, главное, к нам в Приозерный собираются. Уходить тебе надо, Серега! Слышишь?
— Слышу, — Сергей осторожно высвободил руку из-под Лизкиной головы, встал, надел штаны и вышел из-за занавески.
Вскоре в избу ввалился и сам Тимофеич.
— Держи, — он сунул Волкову в руку какую-то бумажку, сложенную вчетверо. — Я тут кое-чего чиркнул своему куму про тебя. Он тебя с нужными людьми сведет, чтобы те паспорт и транзитную карту сделали. А это, — староста достал из кармана еще два листка, — писулька Федорычу, машинисту, который мне весточки от сынка возит, и письмо самому Андрюшеньке. Я там прошу, чтобы он тебе в хантеры устроиться помог.
— Спасибо, — Сергей затянул тесемку на сидоре.
— На посошок пить не будем. Некогда, — Тимофеич смахнул слезу. — Иди по ночам, днем в лесу отсиживайся. В сам Иркутск с юга входи — так до нужного дома ближе. Если схватят, записки съешь.
— Хорошо.
Обнялись. Размазывая слезы, подошла Лиза. Сергей отвел взгляд.
— Ты вернешься?
— Не знаю.
— Писать хотя бы будешь?
— Постараюсь.
К девяти распогодилось и изба, прощаясь с Волковым, заплакала капелью.
А в десять на окраине села показался первый «Виккерс».
Скрипя снежным порошком, лыжник вкатился в Страстной переулок. В заиндевевших за ночь окнах первые «жаворонки» еще не успели проскрести свои смотровые проруби, а последние ночные патрули уже давно растирали водкой пальцы ног. Беспокоиться было не о чем. Даже подгулявший пьянчужка, и тот ничего не смог бы донести коменданту. Его труп, как и положено, уже битый час коченел в сугробе в неудобной для похоронной команды позе. А может, это шпик не дошел до своей Сфоровской кормушки?
Лыжник объехал на вираже вытянутую руку со скрюченными пальцами и, затормозив у искомого крыльца, принялся снимать свои лыжи. Ему даже стучать не пришлось. Как только поздне-ранний гость подошел к двери, та немедленно распахнулась. Гость сунул в облако теплого воздуха какую-то записку и тут же был впущен вовнутрь. Если бы эта беззвучная сцена, похожая на ритуал некоего тайного общества, привлекла внимание какого-нибудь заинтересованного лица, то это заинтересованное лицо имело бы возможность проследить за лыжником, вынырнувшим из дома через полчаса и отправившимся в депо, располагающееся неподалеку. Н о никто так и не смог всего этого увидеть, ведь даже у жмурика, устроившегося в сугробе напротив, глаза были закрыты и запорошены снегом.
— Ну что там? Уже можно вылезать? — из-под кучи угля послышался голос Сергея.
— Рано еще, — помощник машиниста положил лопату на край мешковины, закрывающей вход в нору.
— Еще полчаса и я тут коньки отброшу. Пустите к топке погреться.
— Погоди. Через пятнадцать минут последний блокпост будет, тогда уж…
Паровоз, словно испугавшись повернутого танкового дула, начал судорожно тормозить. Машинист, спрыгнув на ходу, скрылся в струе пара, а когда вынырнул из нее, ему в грудь уперлось сразу два ствола.
