Но Мэри уже налила чашку и молча передала ее ему.
— Мы все родились здесь, — сказал Джем, головой указывая на потолок, — там, в комнате наверху. Но Джосс и Мэтт были уже взрослыми мужчинами, когда я все еще оставался мальчишкой и цеплялся за мамину юбку. Мы почти никогда не видели отца, но очень хорошо знали, когда он дома. Я помню, как однажды он бросил в мать нож — он врезался ей над глазом, и кровь потекла у нее по лицу. Я испугался, убежал и спрятался вон там, в углу, у очага. Мать ничего не сказала; она просто промыла глаз водой и подала отцу ужин. Она была храбрая женщина, могу это засвидетельствовать, хотя говорила она мало и никогда не давала нам много еды. Когда я был маленьким, она сделала меня вроде как своим любимчиком, наверное, потому, что я был самый младший, и братья поколачивали меня, когда мама не видела. Не то чтобы они так уж дружили, как можно подумать, — мы никогда не были слишком любящей семьей, и я видел, как однажды Джосс избил Мэтта так, что тот не держался на ногах. Мэтт был забавный: тихий, больше похожий на мать. Он утонул там, в болоте. Там можно кричать, пока не лопнут легкие, и никто не услышит, кроме пары птиц или одичавшего пони. Я и сам в свое время чуть не попался.
— Как давно умерла ваша мать? — спросила Мэри.
— На Рождество будет семь лет, — ответил Джем, подкладывая себе еще баранины. — Отца повесили, Мэтт утонул, Джосс отправился в Америку, а я рос дикий, как ястреб; вот мать и стала религиозной и молилась здесь часами, взывая к Господу. Я этого терпеть не мог и из-за этого убрался подальше. Какое-то время я плавал на шхуне, но море — не для моего желудка, и я вернулся домой. Я увидел, что мать отощала, как скелет. «Тебе нужно больше есть», — сказал я ей, но она меня не слушала, и я опять ушел и некоторое время жил в Плимуте, зарабатывая где шиллинг, где два. Я вернулся сюда к рождественскому обеду и увидел заброшенный дом и запертую дверь. Я чуть с ума не сошел. Я не ел целые сутки. Я пошел обратно в Норт-Хилл, и там мне сказали, что моя мать умерла и ее похоронили три недели назад. С таким же успехом я мог остаться на рождественский обед в Плимуте. В буфете позади вас есть кусок сыра. Хотите половину? Правда, он червивый, но червяки не кусаются.
Мэри покачала головой и предоставила хозяину самому встать и взять сыр.
— Что случилось? — спросил он. — У вас вид, как у больной коровы. Неужели это баранина на вас так подействовала?
Мэри смотрела, как Джем возвращается на место и кладет ломоть высохшего сыра на огрызок черствого хлеба.
— Будет очень хорошо, когда в Корнуолле не останется ни одного Мерлина, — заметила она. — Любая зараза была бы лучше для этих мест, чем семья вроде вашей. Вы и ваш брат так и родились исковерканными и злобными. Вы никогда не думаете о том, как, должно быть, страдала ваша мать?
Джем посмотрел на нее с удивлением, не донеся до рта хлеб с сыром.
— С матерью было все в порядке. Она никогда не жаловалась, привыкла. Ну да, они с отцом поженились, когда маме было шестнадцать; ей некогда было страдать. Джосс родился через год, потом сразу Мэтт. Она была занята тем, что растила их, а к тому времени, когда они отбились от рук, ей пришлось все начать по новой со мной. А меня сначала сделали, а потом подумали. Отец напился на Лонстонской ярмарке, когда продал трех коров, которые ему не принадлежали. Если бы не это, я бы сейчас здесь с вами не разговаривал. Дайте кружку.
Мэри закончила есть. Она встала и молча принялась убирать со стола.
— Как поживает хозяин трактира «Ямайка»? — спросил Джем, раскачиваясь на задних ножках стула и наблюдая, как гостья кладет в воду тарелки.
— Пьет, как и его отец, — коротко ответила Мэри.
— Это погубит Джосса, — серьезно сказал его брат. — Он напивается до бесчувствия и целыми днями лежит как бревно. В один прекрасный день он убьет себя этим. Чертов дурень! Как долго продолжался запой на этот раз?
— Пять дней.
— Ну, это еще ничего. Он проваляется неделю, если ему позволить. Потом очухается и будет стоять на ногах нетвердо, как новорожденный теленок, а уж во рту будет противно, словно в болоте. Когда Джосс избавится от лишней жидкости, а остальная выпивка впитается в него — вот тут за ним нужен глаз да глаз; тогда он опасен. Будьте осторожны.
— Дядя меня не тронет; я об этом как следует позабочусь, — сказала Мэри. — У него и без того есть о чем побеспокоиться. Дядюшке будет чем заняться.
— Не будьте так таинственны, кивая самой себе и поджимая губки. В «Ямайке» что-нибудь случилось?
— Зависит от того, как на это посмотреть, — ответила Мэри, вытирая тарелку и поглядывая на него. — На той неделе у нас побывал мистер Бассат из Норт-Хилла.
Джем с грохотом опустил стул на все четыре ножки.
— Вот черт, — сказал он. — И что же сквайру у вас понадобилось?
— Дяди Джосса не было дома, — объяснила Мэри, — и мистер Бассат настоял на том, чтобы его впустили в трактир и провели по комнатам. Он вышиб дверь в конце коридора — вместе со своим слугой, но комната оказалась пуста. Похоже, он был разочарован и очень удивлен, и уехал взбешенный. Заодно Бассат спросил и о вас, но я сказала ему, что в глаза вас не видела.
Джем насвистывал с отсутствующим выражением лица, пока Мэри рассказывала все это, но когда она высказалась до конца и упомянула его имя, его глаза сузились, и он рассмеялся.
— Почему же вы ему солгали? — поинтересовался он.
— Тогда мне показалось, что так будет спокойнее, — ответила Мэри. — Если бы я хорошенько подумала, то, конечно, сказала бы ему правду. Вам ведь нечего скрывать, верно?
— Почти нечего, правда, тот черный пони, которого вы видели у ручья, принадлежит ему, — беззаботно сказал Джем. — На прошлой неделе он был серый в яблоках и стоил сквайру целого состояния; судья сам его вырастил. Если повезет, я получу за него несколько фунтов в Лонстоне. Пойдемте взглянем на него.
Они вышли на солнце; Мэри вытерла руки о передник и некоторое время стояла в дверях дома, пока Джем ходил к лошадям. Домик был построен на склоне холма над Ивовым ручьем, который вился по долине и терялся в дальних холмах. За домом раскинулась широкая и ровная долина, с обеих сторон поднимающаяся к огромным вершинам, и этот луг — как пастбище для скота — не ограниченный нигде, насколько хватало глаз, не считая скал Килмара, должно быть, и был полосой земли, известной как пустошь Двенадцати Апостолов.
Мэри представила себе, как Джосс Мерлин еще ребенком выбегает из дверей дома, и спутанные волосы челкой спадают ему на глаза, а за ним стоит изможденная, одинокая фигура его матери со сложенными на груди руками и вопросительно смотрит на сына. Целый мир скорби и молчания, а также гнева и горечи, немало, должно быть, произошло под крышей этого маленького домика.
Послышались крик и цокот копыт, и Джем подъехал к ней из-за угла дома верхом на черном пони.
— Вот этого малого я и хотел вам предложить, — сказал он, — но вы оказались скуповаты. Вас бы он тоже хорошо носил: сквайр вырастил его для своей жены. Может, передумаете?
