Девушка едва передвигала ноги, тяжелые, как будто вовсе ей и не принадлежавшие. У нее возникло такое ощущение, как будто глаза вдруг провалились куда-то внутрь головы. Она брела вперед, повесив голову и опустив руки, думая о том, что вид высоких серых труб трактира «Ямайка», быть может, впервые за все время их существования, будет для нее отрадой и утешением. Дорога стала шире, ее пересекла другая, и Мэри некоторое время стояла в нерешительности на перекрестке, раздумывая, какой путь выбрать. И в этот момент она услышала доносившееся из темноты слева от нее дыхание лошади, тяжелое, как будто всадник скакал очень долго.
Копыта глухо стучали о торф. Мэри ждала посреди дороги, ее нервы напряглись как струна (слишком уж внезапно все произошло), и вот лошадь появилась перед нею из тумана, с седоком на спине, и эти две призрачные фигуры казались нереальными в тусклом свете. Всадник свернул, увидев Мэри, и натянул поводья, чтобы не наехать на нее.
— Эй, — крикнул он, — кто здесь? Что-нибудь случилось?
Он вгляделся в нее с высоты седла и удивленно воскликнул:
— Женщина! Как и зачем вас сюда занесло?
Мэри схватилась за уздечку и успокоила норовистую лошадь.
— Не могли бы вы указать мне дорогу? — попросила она. — Я забрела далеко от дома и безнадежно заблудилась.
— Спокойно, — сказал незнакомец лошади. — А ну, стоять! Откуда вы? Конечно, я постараюсь помочь вам.
Голос у него был тихий и мягкий, и Мэри поняла, что перед ней, должно быть, человек из господского сословия.
— Я живу в трактире «Ямайка», — ответила она и тут же пожалела о своих словах. Теперь, конечно, всадник ей не поможет; самого этого названия достаточно, чтобы он хлестнул лошадь и предоставил девушке самой отыскивать себе дорогу. Дура она, что это брякнула.
Незнакомец с минуту помолчал, как она и ожидала, но когда заговорил снова, голос его не изменился, а остался таким же спокойным и мягким.
— Трактир «Ямайка», — повторил он. — Боюсь, что вы сильно сбились с пути. Вам нужно было идти в противоположном направлении. Знаете, вы сейчас находитесь по другую сторону холмов Хендра.
— Мне это ни о чем не говорит, — ответила Мэри. — Я никогда здесь раньше не бывала; очень глупо с моей стороны отправиться так далеко зимой после полудня. Я была бы очень благодарна, если бы вы указали мне правильный путь, а раз я на большой дороге, то быстро доберусь домой.
Некоторое время незнакомец рассматривал ее, а затем соскочил с седла на землю.
— Вы устали, — сказал он. — Вам больше и шагу не сделать. А главное — я вам не позволю. Мы недалеко от деревни, и вы туда поедете верхом. Дайте-ка мне вашу ножку, и я помогу вам сесть.
Через минуту Мэри была в седле, а всадник стоял внизу, держа уздечку.
— Так лучше, правда? — спросил он. — Вы, должно быть, проделали долгий и неприятный путь по пустошам. Ваши туфли промокли насквозь, и подол платья тоже. Вы отправитесь ко мне, обсушитесь, немного отдохнете, поужинаете, а потом я сам отвезу вас в трактир «Ямайка».
Незнакомец говорил очень заботливо, но при этом спокойно и властно, так что Мэри вздохнула с облегчением, отбросив на время все тревоги и с удовольствием доверившись ему. Он собрал поводья так, чтобы девушке было удобно, и тут она увидела его глаза, смотревшие на нее из-под полей шляпы. Это были странные глаза: прозрачные, как стекло, и так бледно окрашенные, что казались почти белыми; Мэри никогда прежде не встречалась с такой игрой природы. Эти странные глаза пристально смотрели на нее и проникали вглубь, как будто самые мысли ее невозможно было спрятать, и Мэри почувствовала, что слабеет перед ними и сдается; и ей стало все равно. Волосы, спрятанные под черной широкополой шляпой, тоже были совсем белые, и Мэри в некотором недоумении уставилась на незнакомца, ибо на лице его не было морщин, и голос тоже не казался голосом пожилого человека.
Затем, несколько смутившись, девушка поняла, в чем дело, и отвела глаза. Перед ней был альбинос.
Незнакомец снял шляпу и обнажил перед нею голову.
— Пожалуй, мне лучше представиться, — сказал он с улыбкой. — Сколь ни странны обстоятельства нашего знакомства, следует соблюдать правила. Меня зовут Фрэнсис Дейви, и я викарий из Олтернана.
Глава седьмая
Дом викария оказался на редкость мирным, и еще было в нем что-то странное, но Мэри не могла выразить эту странность словами. Он был похож на дом из старой сказки, обнаруженный ее героем однажды летним вечером; вокруг него должен стеной расти терновник, сквозь который герой ножом прокладывает себе дорогу и попадает в целое море невиданных цветов, которых не касалась человеческая рука. Гигантские папоротники должны были бы толпиться здесь под окнами, и еще — белые лилии на высоких стеблях. В сказке по стенам должен был виться плющ, преграждая вход, и сам дом должен был спать тысячу лет.
Мэри улыбнулась своей фантазии и еще раз протянула руки к очагу. Тишина была ей приятна: она смягчала усталость и прогоняла страх. Это был другой мир. В трактире «Ямайка» тишина казалась давящей и чреватой злобой; комнаты, которыми не пользовались, пахли запустением. Здесь было по-другому. Комната, в которой она сидела, обладала спокойной безликостью гостиной, в которой бывают по вечерам. Мебель, стол в центре, картины на стенах были похожи на спящие вещи, на которые случайно наткнулись в полночь. Когда-то здесь жили люди — счастливые, мирные люди: старые приходские священники со старинными книгами под мышкой; а там, у окна, седая женщина в синем платье, ссутулившись, вдевала нитку в иголку. Все это было очень давно. Теперь все эти люди покоятся на кладбище за церковной оградой, и их имена невозможно разобрать на изъеденном лишайником камне. Когда они ушли, дом погрузился в себя и затих, и человек, который жил здесь теперь, постарался, чтобы личные особенности тех, кто ушел, остались неизменными.
Мэри наблюдала, как хозяин накрывает стол для ужина, и думала, как мудро он позволил себе погрузиться в атмосферу дома; другой человек, возможно, стал бы болтать или стучать чашками, пытаясь развеять напряженную тишину. Ее взгляд блуждал по комнате, и девушка принимала как должное стены без обычных картин и рисунков на библейские темы, полированный письменный стол без бумаг и книг, которые в ее представлении ассоциировались с комнатой священника. В углу стоял мольберт, а на нем незаконченный холст: пруд в Дазмэри. Он был изображен в серый пасмурный день: вода лишена всякого блеска, серо-голубая, без ряби. Сцена привлекла взгляд Мэри и зачаровала ее. Девушка ничего не понимала в живописи, но в картине ощущалась сила, и она почти чувствовала дождь на своем лице. Должно быть, викарий следил за направлением взгляда гостьи, потому что подошел к мольберту и повернул картину обратной стороной.
— Не смотрите сюда, — сказал он. — Это было сделано наспех, и у меня не было времени закончить. Если вам нравятся картины, вы увидите кое-что получше. Но прежде всего я собираюсь накормить вас ужином. Не вставайте с кресла. Я придвину стол к вам.
