— Ничего, — ответил я. — Все в порядке, не обращай внимания.
— Но ты похож на бледный призрак, — сказал он, — при этом тусклом свете. У тебя испуганное, перекошенное лицо, ты белый как мел, а глаза словно две черные дыры на лице.
Я вздрогнул без видимых причин.
— Ты рисуешь свой собственный портрет, — возразил я.
Он покачал головой.
— Тебе нечего бояться, — сказал он.
— А я и не боюсь. Просто я рад, что мы вернулись к реальности, а твоя история подошла к концу, и с ней покончено навсегда. Этого больше не случится.
— Да, больше никогда.
— Пребывание в тюрьме не ожесточило тебя, Джейк. Я могу представить, каким ты был прежде, но теперь ты вырос во всех отношениях.
— Нет — я лишь более четко все вижу.
— Я бы никогда не смог пережить такое.
— Смог бы.
— Не понимаю, каким образом.
— После того, как пережил боль.
— Я же страдал по-своему, будучи мальчиком.
— Это другое.
— Мне бы это не помогло. Я бы лишь пал духом.
— Вовсе нет. Может быть, поначалу, но после — нет.
— Все было бы хорошо, если бы ты был рядом.
— Ты не должен зависеть от этого.
— Ты обещал, что я всегда могу на тебя положиться, — возразил я.
— Я говорил о том, что тебе не следует уступать мысли о собственной слабости, — пояснил Джейк.
— Я тряпка, ты думаешь?
— Я тебе уже говорил: ты просто молод.
— Джейк, я не хочу стареть. Я хочу просыпаться по утрам и чувствовать, что впереди меня обязательно ждет что-то грандиозное — за этим углом, за этим холмом. И чтобы всегда ощущать, что если я остановлюсь хоть на минуту, то пропущу что-то происходящее в нескольких ярдах от меня. Я не хочу, чтобы у меня когда-нибудь появилась мысль: «Какой смысл переходить улицу?» Тогда всему конец, Джейк, — если нечего ждать. Удобно сидишь в кресле, довольный тем, что имеешь. Это старость.
— Совсем не обязательно. Молодость сохраняешь благодаря своим мыслям, Дик. И возраст тут ни при чем. Все дело в настрое.
— Не это важно для меня. О, Джейк, если бы я мог жить ярко, а потом умереть!
— Что значит «ярко»?
— Точно не знаю, хотелось бы так много узнать и перечувствовать. Думаю, ничего этого не будет. Судьба против меня.
— Не говори глупостей. Нет никакой судьбы. Все зависит от тебя самого, — сказал он.
— Все?
— Конечно.
— Мне бы хотелось думать так же, как ты.
— Это совсем легко.
— Ты такой сильный, ты бы все равно всего добился, что бы с тобой ни случилось. Ты побывал в аду — в тюрьме, и это тебя не сломило. Тебе никогда не пришло бы в голову броситься с моста, я прав?
— Да, вряд ли.
— Мы с тобой совсем разные, — сказал я.
— Больше с тобой такое не повторится, — заверил он.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что это была лишь минутная слабость. Теперь ты ценишь свою жизнь.
— Но почему?
— Ты же сказал мне, что хочешь чего-то в ней добиться.
— Да.
— В таком случае продолжай хотеть.
— Мечты ничего не дадут.
— Я не призываю тебя мечтать.
— Ты не уйдешь от меня, Джейк?
— Нет.
— Теперь мы с тобой говорим совершенно серьезно, не так ли?
— Это уж точно.
— Не смейся надо мной — ты всегда смеешься, когда мы говорим о чем-то важном для меня.
— Неужели это так важно?
— Черт возьми, конечно! Ты все еще считаешь меня ребенком.
— Да, считаю.
— Ну и дурак.
— Вовсе нет.
— Но почему ты возишься со мной?
— Потому что ты — это ты.
— Не понимаю.
— Вот это верно.
Он опять рассмеялся. Мне так хотелось продолжить серьезный разговор, но это было бесполезно: он смеялся над всем, что я говорил.
— Пойду спать, — заявил я. Его ужасно забавляло, когда я дулся.
— Накройся сверху лошадиной попоной, а то потом замерзнешь, — посоветовал он.
Костер затухал, и я ногой раскидал тлеющие угли. Над нами возвышались горы, где мы побывали, и каменистая тропинка, петлявшая среди деревьев. Я вспомнил, какой холодный воздух наверху и какая тишина царит на снежных вершинах. Вокруг нас шелестели деревья, охваченные предрассветной дрожью, где-то вдали невидимый горный ручей бежал в долину.
И этот белый свет и снега были связаны воедино, как и бледные звезды, и бурный ручей. Это была наша последняя ночь в горах, больше мы сюда никогда не вернемся. Завтра мы снова будем в мире людей.
Мне хотелось навсегда запомнить то, что было.
Я лежал, уткнувшись лицом в ладони, а когда поворачивался, видел Джейка, который сидел неподвижно, прислонившись к стволу дерева, и тоже смотрел на горы.
— О чем ты думаешь, когда смотришь туда? — спросил я.
— О разном, — ответил он.
— О чем же именно?
— Иногда — о тебе.
— Что именно?
— Думаю о том, как пойдут твои дела.
— Все будет хорошо.
— Думаю, да.
— В любом случае, это не так важно.
— Для меня очень важно, — сказал он.
— С какой стати ты беспокоишься?
— Не знаю.
— Здесь было так здорово, правда, Джейк?
— Правда.
— Мы ничего не будем менять, когда уедем отсюда?
— Нет.
— Мне нигде и никогда не будет так хорошо, как здесь.
— Ты уверен?
— Этого просто не может быть. Я так счастлив — с ума сойти!
— Правда?
— Конечно. Это лучшее, что со мной когда-либо случалось.
— Я очень рад.
— Ты странный человек, Джейк.
— Ты думаешь?
— Да. Я не хочу быть ни с кем больше.
— Это замечательно.
— Не очень-то ты разговорчив, а?
— Это верно.
— Спокойной ночи, Джейк.
— Спокойной ночи, — ответил он.
На следующий день мы впервые увидели фиорды. Дорога спускалась с гор в долину, и впереди показалась синяя полоса воды, похожая на канал. По обе стороны фиорда высокие горы стояли как часовые, их снежные вершины были обращены прямо к белому небу.
