— Надо было пойти к Тамлину, — заметил я. — Его жена отлично готовит и угостила бы вас на славу.
— Вы ездили в город?
— О да, я ездил в город.
— Встретили кого-нибудь из наших знакомых?
— О да! — Я с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. — Я встретил миссис Паско и ее девиц. Они были потрясены моим видом.
— Почему же?
— Потому что я нес на плече корзину и сказал им, что торгую овощами.
— Вы говорили правду или перед тем заглянули в «Розу и Корону» выпить сидра?
— И правду не говорил, и в «Розу и Корону» не заглядывал.
— Тогда в чем же дело?
Я не ответил. Просто сидел на стуле и улыбался.
— После обеда, — наконец сказал я, — когда взойдет луна, я, пожалуй, схожу искупаться. Нынче вечером я ощущаю в себе всю энергию мира, все его безумие.
Она серьезно посмотрела на меня поверх бокала с вином:
— Если вы желаете провести свой день рождения в постели с припарками на груди, через каждый час пить черносмородиновый отвар и иметь при себе сиделку, предупреждаю: ею буду не я, а Сиком. Идите и купайтесь. Я не стану вас останавливать.
Я вытянул руки над головой и, блаженно вздохнув, попросил разрешения закурить трубку, каковое и получил.
— Взгляните, — сказал я, доставая ящичек с трубками, — что подарили мне наши молодцы. Они не могли дождаться утра.
— Вы такой же большой ребенок, как они, — сказала Рейчел и добавила полушепотом:
— Вы еще не знаете, что припас для вас Сиком!
— А вот и знаю! — прошептал я в ответ. — И польщен сверх меры. Вы его видели?
Она кивнула:
— Он великолепен! Лучший сюртук, зеленый, нижняя губа и все прочее.
Писал зять Сикома из Бата.
Отобедав, мы перешли в библиотеку. Я не преувеличивал, говоря, что ощущаю всю энергию мира. Я не мог спокойно сидеть на стуле, все во мне ликовало, и я мечтал лишь об одном: чтобы ночь поскорее прошла и наступил день.
— Филипп, — не выдержала Рейчел, — умоляю вас, пойдите прогуляйтесь.
Пробегитесь до маяка и обратно. Может быть, хоть это приведет вас в чувство.
По-моему, вы просто спятили.
— Если я спятил, — сказал я, — то мне бы хотелось остаться безумным навсегда. Я и не подозревал, что помешательство способно доставлять такое наслаждение.
Я поцеловал ей руку и вышел из дома. Ночь, тихая, ясная, как нельзя более располагала к прогулке. Я не побежал, как советовала мне Рейчел, и тем не менее вскоре добрался до маячного холма. Над бухтой висела луна с опухшей щекой, ее лик был похож на лицо чародея, который знал о моей тайне. Волы, на ночь укрывшиеся под каменной стеной, огораживающей пастбище во впадине долины, при моем приближении тяжело поднялись и разошлись в разные стороны.
Я видел свет на Бартонской ферме над лугом, а когда дошел до кромки мыса, на котором стоял маяк, и по обеим сторонам от меня раскинулась темная гладь воды, различил вдали мерцающие огни небольших городков, растянувшихся вдоль побережья, и огни нашего причала на востоке. Но вскоре и они, и свечи за окнами Бартонской фермы померкли, и лишь свет луны заливал все вокруг, прорезая на воде серебристую дорожку. Если эта ночь так и манила прогуляться, то она манила и поплавать. Ни припарки, ни настойки не удержали меня. Я спустился к своему излюбленному месту на выступающих в море скалах и, смеясь над своим поистине возвышенным безумием, бросился в воду. Господи!
Она была ледяной. Я, как собака, встряхнулся и, стуча зубами от холода, отчаянно заработал руками и ногами и поплыл через бухту. Не пробыв в воде и четырех минут, я вернулся на скалы, чтобы одеться.
Безумие. Хуже, чем безумие. Но мне было все нипочем.
Я, как мог, вытерся рубашкой, оделся и стал через лес подниматься к дому. Луна роняла призрачный свет на тропу, за каждым деревом прятались мрачные фантастические тени. Там, где тропа делилась на две — одна вела к кедровой дорожке, вторая — к новой террасе немного выше по склону холма, — в густых зарослях деревьев я услышал шорох и в воздухе разлился зловонный лисий запах; казалось, его источают даже листья под моими ногами. Но я никого не увидел. Желтые нарциссы, усеявшие невысокие земляные насыпи с обеих сторон от меня, замерли в сонном покое.
Наконец я подошел к дому и взглянул на окно Рейчел. Оно было распахнуто, но я не мог определить, горит ли в спальне свеча или она уже задула ее. Я посмотрел на часы. До полуночи оставалось всего пять минут. И вдруг я понял, что как наши молодцы не утерпели и раньше времени вручили мне свой подарок, так и я не могу больше ждать и должен немедленно поднести Рейчел свой. Я вспомнил про миссис Паско, про капусту, и ретивое взыграло во мне с новой силой. Я подошел к дому, встал под окном голубой спальни и окликнул Рейчел.
Я три раза произнес ее имя, прежде чем услышал ответ. Она подошла к открытому окну в своей белой монашеской рясе с длинными рукавами и кружевным воротником.
— Что вам надо? — спросила она. — Я уже на три четверти заснула, а вы разбудили меня.
— Прошу вас, постойте минутку у окна. Я хочу вам что-то дать. То, с чем меня встретила миссис Паско.
— Я не так любопытна, как миссис Паско, — ответила она. — Подождите до утра.
— До утра никак нельзя. Это должно произойти сейчас.
Я вбежал в дом, поднялся в свою комнату и снова спустился с корзиной для овощей. К ее ручкам я привязал длинную веревку. В кармане моей куртки лежал документ, составленный мистером Треуином.
Она ждала у окна.
— Боже мой, — тихо проговорила она, — что вы принесли в этой корзине? Послушайте, Филипп, если вы затеваете очередную мистификацию, то я в ней не участвую. Вы спрятали там раков или омаров?
— Миссис Паско считает, что там капуста. Во всяком случае, в корзине нет ничего, что кусалось бы. Даю вам слово. А теперь — ловите веревку.
И я бросил в окно конец веревки.
— Тяните, — сказал я. — Только обеими руками. Корзина кое-что весит.
Она стала тянуть веревку, как ей было сказано, и корзина поползла вверх, с сухим треском ударяясь о стену, цепляясь за проволочную сетку, по которой вился плющ; я стоял под окном и, глядя на Рейчел, трясся от беззвучного смеха.
Она втянула корзину на подоконник, и наступила тишина.
Мгновение, и она снова выглянула из окна.
— Филипп, я вам не верю, — сказала она. — У свертков очень странная форма. Они кусаются. Я знаю.
Вместо ответа я стал взбираться по проволочной сетке, подтягиваясь на руках, пока не добрался до окна.
— Осторожно! — крикнула она. — Вы упадете и свернете себе шею.
Через мгновение я был уже в ее комнате — одна нога на полу, другая на подоконнике.
