– Нет, я совершенно серьезно. Я и сама удивилась. Я выложила все, что про него думаю, а он пригласил меня на обед. Мне кажется, он свихнулся. Я его ничуть не боюсь.
– Но, Дженни, в его дом никто никогда не ходит, он никого никогда не приглашал. Поверь мне, он что-то задумал. Дорогая, я бы не пошла.
– Нет, я пойду, обязательно пойду. До свиданья, я вернусь не поздно.
Дженифер поднималась по холму в возбужденном настроении. Как-никак приключение. Она позвонила в дверь мрачного серого дома, и ее провели в просторную, скудно обставленную комнату. В камине горел слабый огонь. Из-за дыма Дженифер догадалась, что камин не топили уже несколько лет.
Ее дядя стоял у камина. Дженифер позабавило, что он переоделся в старомодный вечерний костюм, который, вероятно, с прошлого века висел в каком-нибудь затхлом шкафу.
– Боже мой, я и не подозревала, что вы даете банкет, – сказала она. – Свои вечерние туалеты я оставила в Лондоне.
– Ваше платье просто прелестно, – возразил он, и Дженифер предположила, что он делает ей нечто вроде комплимента.
Обед оказался лучше, чем она ожидала. Они начали с рыбы, затем перешли к мясу, приправленному луком, за которым последовало то, что дядя Филипп назвал «паровым пудингом».
Потом они пили кофе, и хозяин дома протянул ей сигареты, явно купленные специально для этого случая.
– Сам я не курю, – объяснил он.
Они немного поговорили о Плине, о добыче глины. Наконец, после короткой паузы он откашлялся и, осторожно потирая руки и не глядя ей в глаза, снова заговорил.
– Должен признаться, я хочу задать вам один вопрос. Эта мысль пришла ко мне совершенно неожиданно. Как видите, я человек пожилой. Возможно, мне осталось всего несколько лет или даже месяцев. Такому старику, как я, здесь порой бывает одиноко. Вот что я предлагаю. Вы навсегда переедете жить ко мне – фактически, я предлагаю удочерить вас, стать вашим опекуном. Что вы на это скажете?
– Да вы с ума сошли, – сказала Дженифер. – Вы же ничего обо мне не знаете. И еще, после того, как вы так обошлись с моим отцом и дедом, спокойно повернуться на сто восемьдесят градусов и удочерить меня. Зачем вам это понадобилось?
– У меня есть на то свои причины. Возможно, они связаны с тем, о чем вы только что сказали. Мое отношение к вашему отцу и деду.
Дженифер отчасти догадалась, что он имеет в виду, и все ее существо исполнилось презрением. В конторе она неким таинственным образом напугала старика, пошатнула его веру в собственное могущество, и теперь он хочет (не из симпатии к ней, а ради себя самого) загладить свою вину перед дочерью Кристофера и внучкой Джозефа на тот случай, если легенда о жизни после смерти не лишена основания. На тот случай, если бессмертие все-таки существует. Удочерив ее, он расквитается с прошлым. Она станет для него средством спасения. Не любовь, не раскаяние и примирение, а скрытый ужас. Вот причина.
Дженифер не знала, на что решиться.
– Я буду вольна поступать так, как захочу? – наконец спросила она. – Смогу переделать этот унылый, мрачный дом и постараться хоть что-нибудь в нем изменить?
Филипп ответил не сразу. Дженифер понимала, что он думает о расходах.
– Да, – сказал он. – Да, вы получите полную свободу. Что касается дома, вы можете переделать его по своему усмотрению.
– В таком случае, – сказала Дженифер, – в таком случае, дядя Филипп, я говорю «да». Но я хочу, чтобы вы поняли – я согласна присматривать за вашим домом, но отказываюсь видеть в вас опекуна и тем более не желаю, чтобы вы относились ко мне как к приемной дочери. Об этом не может быть и речи.
– Итак, обыкновенная сделка. Идет?
– Да… дядя Филипп… назовем это сделкой. И они впервые за время знакомства пожали друг другу руки.
Глава десятая
В городках вроде Плина новости разносятся быстро. На другой день там только и говорили, что дочь Кристофера Кумбе, которая недавно приехала из Лондона, встречалась со своим двоюродным дедом Филиппом, грозным, внушающим ужас мистером Кумбе из «Хогга и Вильямса», и теперь будет жить на Мэраин-террас в качестве его компаньонки.
Все сошлись во мнении, что эта самая Дженифер Кумбе не что иное, как обыкновенная авантюристка, что она охотится за наследством старика, который разорил ее покойного отца.
Джон Стивенс услышал о поразительных событиях в Плине на верфи, но он был слишком занят своими яхтами и планами на будущее и не проявил к ним особого интереса. Когда старый Томас Кумбе, тряся головой от волнения, сообщил ему эту новость, Джон, который рассматривал в конторе какие-то чертежи, вынул изо рта трубку и улыбнулся.
– Метит на его деньги? Если ей удастся их получить, значит, она умная девушка. Филипп Кумбе и с пенни просто так не расстанется.
– Но, Джон, говорю тебе, это сущая правда. Дом на Мэраин-террас уже перекрашен, на окнах новые занавески, и девица распоряжается там, что твоя хозяйка.
– Либо она порядком его напутала, либо старый скряга наконец-то впал в детство. Это та девчушка, которая жила в Доме под Плющом? Младшая сестра Гарольда и Вилли?
– Она самая, Джон. Училась в Лондоне, сестра говорит, настоящая молодая леди. Похоже, они к ней привязались, но не знаю, по-моему, это как-то странно.
– Ладно, Том, у нас нет времени на модных молодых леди, которые метят на наследство неприятных старых джентльменов, хотя, на мой взгляд, все это очень интересно. Взгляни ка лучше на этот чертеж.
И он забыл об этом думать. В свои двадцать четыре года Джон был серьезным и решительным молодым человеком. Мечтательный мальчик вырос и стал энергичным, предприимчивым мужчиной; он завел собственное дело, которое быстро получило известность во всех западных провинциях и приносило немалые доходы. Через год-другой он станет одним из лучших строителей яхт и бросит вызов крупнейшим фирмам северного и южного побережья. Кроме работы, Джона мало что занимало, он давно бросил старую привычку мечтать, глядя на звезды, заглядывать в будущее и предчувствовать несчастья и смерть. Джон-мальчик лежал на вершине холма и любовался морем, Джон-мужчина читал и подписывал бумаги в своей конторе или, стоя на верфи, давал указания рабочим. Джон-мальчик взобрался на борт потерпевшей крушение «Джанет Кумбе» и, устремив взгляд на маленькое носовое украшение, предался мечтам о прошлом; Джон-мужчина отмахнулся от сентиментальности и, владея всеми правами на судно (Филиппу Кумбе наскучило все это дело, и он продал свои акции с незначительной прибылью), намеревался разобрать его, когда сумеет выделить для этого достаточное число рабочих. Одним воскресным днем в конце июня этот решительный и целеустремленный Джон Стивенс с немалым раздражением почувствовал пробуждение в своей душе былых мальчишеских порывов, иными словами безудержное желание выйти из конторы и пройтись через холмы до Полмирской заводи. Время от времени корабль подобным образом заявлял свои права на него, но Джон неизменно их отвергал. Он отвергал малейший намек на проявление слабости. Чтобы какое-то корабельное носовое украшение имело над ним такую власть… да это просто нелепо.
