На темной голове Джанет по-прежнему не было ни одного седого волоса, ни одна морщинка не легла на ее лицо, но постоянные отъезды Джозефа давали о себе знать, и, хоть ей не было и пятидесяти, постоянное нервное напряжение сказалось на ее здоровье, пульс мало-помалу слабел, сердце износилось и устало, хотя сама она этого еще не знала. Поднимаясь по холму к скалам, она часто чувствовала головокружение, и ей приходилось останавливаться на полпути; она недоумевала, отчего у нее стучит в висках и почему ей так трудно дышать. Врач, внимательно выслушав ее сердце, покачал бы головой, озабоченно нахмурился и прописал бы какое-нибудь успокоительное лекарство, хоть оно и не могло ее вылечить. Но Джанет Кумбе не любила врачей и не верила им, а потому не имела ни малейшего представления о том, что месяц за месяцем становится все слабее, что ее сердце слишком утомилось от жизни и любое сильное потрясение – будь то радость или горе – будет для нее концом.
Единственное, ради чего она жила, – это момент, когда спустят на воду корабль, названный ее именем, и день, когда Джозеф получит диплом капитана. Когда он бывал в Плине, он проводил рядом с ней каждый свободный час, каждую минуту, но им все равно не хватало времени. Он уже служил вторым помощником на «Фрэнсис Хоуп», затем, выдержав соответствующие экзамены, к своей великой радости, был рекомендован капитаном Коллинзом первым помощником на борт «Эмили Стивене». Заветный день маячил на горизонте, Джозеф писал Джанет письма, полные любви и энтузиазма, в них он уверял отца и братьев, что настало время закладывать новый корабль. Но у Томаса и его сыновей на руках был целый список заказов, и они ждали того момента, когда, освободившись, смогут все свое время посвятить обещанному кораблю, пустив на его строительство лучшие материалы и вложив в работу все свое умение и сноровку.
Герберт женился вторым – серьезный, старательный Герберт, хотя и не повторил пример брата до такой степени, чтобы подарить жене двойню, однако не падал духом, поскольку скончался он в возрасте восьмидесяти трех лет отцом пятнадцати детей. Если бы Джанет дожила до этого времени, то непременно напомнила бы Томасу слова, сказанные ею в утро их свадьбы: «Может быть, там, далеко-далеко впереди, есть много живых существ, которые будут зависеть от нас». Но все это случится очень не скоро. А сейчас Герберт был прекрасно сложенным высоким молодым человеком, и шел ему, как и его жене, двадцать второй год.
Теперь, когда дети обзавелись собственными семьями и могли самостоятельно прокормить себя, время стало особенно тяжело сказываться на Джанет. Мэри только того и желала, чтобы принять на себя заботы по дому и присмотр за отцом, и Джанет постепенно передала эти обязанности дочери.
Сильнее, чем прежде, томилась она по Джозефу, жаждала постоянно быть с ним, никогда с ним не расставаться. Ей было около пятидесяти, и она совсем не видела мира. Ее прежний буйный дух, отважный и непокорный, заявлял о своем законном праве быть рядом с Джозефом. Они рождены, чтобы вместе делить горе и радости, море, имевшее над ним такую власть, на нее тоже наложило свое заклятие, и эта женщина средних лет мечтала не об уютном кресле у камина, а об уходящей из-под ног палубе, устремленной ввысь, мачте, о серых морских волнах под гонимыми ветром мрачными тучами. Она чувствовала, что там, где море смешивается с небом, где нет огней маяков, к ней вернутся юность и сила, тогда как жизнь в Плине без Джозефа опустошала ее душу и тело, и временами, когда слабое сердце предательски напоминало о том, что силы ее тают, мужество покидало ее.
Уезжая, Джозеф всякий раз забирал с собой частицу ее жизненной силы. У него не было иного желания, как получить капитанский диплом; тогда никакие правила в мире не помешают ему забрать ее с собой.
– Ты мне веришь, ведь веришь? – сказал он ей. – Ты же знаешь – скоро я достигну самого верха, меня ничто не остановит! Кажется, я могу себе представить, что чувствовал отец, когда вел тебя в дом, который он построил для тебя, но и его гордость ничто в сравнении с тем, что буду чувствовать я, когда ты ступишь на борт моего корабля и назовешь его своим домом.
– Джозеф, любимый мой, – сказала она, – когда этот момент придет, с тобой полетит чайка, а не человек.
– Корабль будет твоим, и его пути – твоими путями, – сказал он ей. – Командовать будешь ты, а я лишь исполнять твои желания. Тогда мне не понадобится никакая звезда, чтобы желать ей доброй ночи, никакая луна, чтобы коротать с ней ночные вахты. Я уверен, что, увидев тебя рядом со мной на палубе, твои развевающиеся, как вуаль, волосы, ветер и море будут смеяться от радости, а звездам на небе станет стыдно от яркости твоих глаз.
– Но, Джозеф, я уже старая, мне почти пятьдесят, зачем ты говоришь мне такие вещи?
– Ты – старая? – Он рассмеялся и крепко прижал ее к себе. – Сейчас я не стану рассказывать тебе о том, какие картины мелькают в моей голове. Но потом, когда мы будем на нашем корабле, а прошлое останется позади, как забытый сон, я заставлю тебя вспомнить твои-же слова про старость, вот увидишь.
Почему они так привязаны друг к другу, она и ее второй сын? Узнает ли она когда-нибудь об том, поймет ли причину вещей во всей ее полноте? Как непонятна жизнь: перемешает людей без всякого разбора и бросит их, чтобы они сами выкарабкивались, кто как умеет.
Джозефу было уже двадцать пять. Едва ли в Плине нашлась бы хоть одна девушка, которая не была бы в него влюблена и не призналась бы ему в этом открыто. Он смеялся, он любил их и тут же забывал; его любовные связи были столь же многочисленны, как некогда мальчишеские проделки. Джанет не пыталась остановить его; она знала, что это ему так же необходимо, как пища, которую он ел, как воздух, которым он дышал. Когда он рассказывал ей о своих приключениях в заморских портах, она лишь смеялась и советовала обучить плинских девушек всему, чему он там научился. Его братья были солидными женатыми людьми, рассказы о диких выходках Джо их шокировали, но их мнение его мало заботило. Что же касается добропорядочных обитателей Плина, то при одном упоминании о моряке Джо они поджимали губы и после девяти вечера запирали дочерей на замок. Однако подобные предосторожности не были помехой для сына Джанет, и, если только ему приглянулось хорошенькое личико, никакие запертые двери не могли его удержать. Когда он снова уплывал, родительским тревогам наступал конец, и они вздыхали с облегчением. Было совершенно бесполезно приступать к его матери с разговорами на этот предмет. Бесстыдная женщина, она всегда горой стояла за сына и не видела в его поступках особой беды. Миссис Солт однажды остановила ее на улице, но то был первый и последний раз.
– Послушайте-ка, миссис Кумбе, – сказала разгневанная женщина, – я не потерплю, чтобы у моей Лилли были неприятности из-за вашего Джо, слышите?
– О да, миссис Солт, я вас слышу, – ответила Джанет, высоко вздернув подбородок и подбоченясь.
– Так вот, миссис Кумбе, если ваш парень флиртует с моей девочкой и не отпускает ее до одиннадцати вечера, то уж верно они не на луну любуются.
– Надеюсь, вы правы, миссис Солт. Если ваша девица выходит с моим Джо лишь затем, чтобы любоваться луной, то, на мой взгляд, она просто дура и ей явно недостает соли, прошу прощения за игру слов
[13]
