— Я распорядился меня не беспокоить, — сказал он.
Мой проводник пожал плечами.
— Даже для молитвы? — спросил он и потрепал собаку, которая жалась к нему, виляя обрубком хвоста.
Его сарказм остался без внимания. Приор, поджав под себя ноги, еще плотнее укрылся одеялом.
— Мне нужен отдых, — сказал он, — хороший отдых, чтобы быть в форме для приема епископа. Слыхал новости?
— Сплетен всегда полно, — ответил проводник.
— Это не сплетни. Сэр Джон прислал вчера письмо. Епископ выехал уже из Эксетера и в понедельник, после посещения Лаунсестона, будет здесь. Он рассчитывает найти у нас радушный прием и ночлег.
Проводник улыбнулся.
— Епископ знает, когда и к кому ехать. Мартынов день: на ужин — только что заколотый поросенок. Вам нечего волноваться — он отойдет ко сну с набитым брюхом.
— Нечего волноваться? — В раздраженном голосе приора послышались визгливые нотки. — Думаешь, легко сладить с этим неуправляемым сбродом? Хорошее впечатление они произведут на епископа! Он ведь что новая метла — намерен очистить от скверны всю епархию.
— Они будут кроткими как ягнята, если вы пообещаете им награду за пристойное поведение. Главное — не потерять благосклонность сэра Джона Карминоу, остальное неважно.
Приор беспокойно заерзал под одеялом.
— Сэра Джона не так легко провести, он себе на уме и умеет угодить и вашим и нашим. Он, может, и наш покровитель, но только станет ли он вступаться за меня, если ему это невыгодно.
Проводник поднял с пола кость и протянул собаке.
— В нынешней ситуации сэр Генри, как хозяин земель, будет иметь больший вес, чем сэр Джон, — сказал он. — Этот кающийся грешник не оставит тебя. Ручаюсь, он сейчас стоит коленопреклоненный в часовне.
Приору не очень-то понравилось это высказывание.
— Как его управляющему, тебе не мешало бы выказывать ему больше почтения, — заметил он, а затем добавил задумчиво: — Генри де Шампернун гораздо благочестивее меня.
Мой проводник рассмеялся.
— Душа страждет, да плоть не позволяет, святой отец? — Он потрепал борзую за ухом. — Лучше не вспоминать о плоти перед приездом епископа. — Он выпрямился и подошел к постели. — Французский корабль стоит на рейде у Килмарта. Он пробудет там еще в течение двух приливов, и, если вам угодно, я могу отвезти туда письмо.
Приор сбросил одеяло и с трудом слез с кровати.
— Пресвятой Антоний, что же ты раньше не сказал? — вскричал он и начал рыться в груде бумаг, лежавших на скамье у кровати.
Он являл собой довольно жалкое зрелище в своей рубашке, из-под которой торчали тощие ноги с выступающими варикозными венами и огромными, невероятно грязными ступнями.
— Я ничего не могу найти в этой свалке, — пожаловался он. — Почему мои бумаги вечно в таком беспорядке? Почему, когда мне нужен брат Жан, его никогда нет на месте?
Он схватил со скамьи колокольчик и позвонил, недовольно бурча что-то в адрес моего проводника, который громко смеялся. Почти в тот же миг вошел монах: судя по всему, он подслушивал под дверью. Он был молод, темноволос, с удивительно лучистыми глазами.
— Чем могу служить, святой отец? — спросил он по-французски и, прежде чем подойти к приору, обменялся взглядом с моим проводником.
— Ну, быстрей же, пошевеливайся, — раздраженно сказал приор, вновь отворачиваясь к скамье.
Проходя мимо проводника, монах шепнул ему на ухо:
— Я принесу письма сегодня вечером и преподам тебе урок того искусства, которым ты пытаешься овладеть.
Проводник насмешливо поклонился в знак признательности и направился к двери:
— До свидания, святой отец. Не стоит из-за епископа терять сон.
— До свидания, Роджер, до свидания. С Богом.
Когда мы вместе выходили из комнаты, проводник презрительно поморщил нос. К затхлому запаху душной комнаты приора теперь примешивался тонкий аромат духов, исходивший от рясы французского монаха.
Мы спустились по лестнице. Но прежде чем свернуть в коридор, проводник на минуту остановился, затем приоткрыл какую-то дверь и заглянул внутрь. Это был вход в часовню: монахи, развлекавшиеся с послушником, теперь молились, точнее, делали вид, что молятся. Их глаза были опущены долу, губы шевелились. Там было еще четверо, которых я не видел во дворе, двое из них крепко спали на своих скамьях. Послушник же съежившись, стоял на коленях и тихо, горько плакал. Единственный, в ком чувствовалось достоинство, был мужчина средних лет, облаченный в длинную мантию, с седыми локонами, обрамлявшими его приятное, благородное лицо. Набожно сложив руки, он молился, устремив взор алтарю. Это, подумал я, наверное, и есть сэр Генри де Шампернун, владелец земель и хозяин моего проводника, о благочестии которого говорил приор.
Проводник прикрыл дверь и, пройдя по коридору, вышел наружу, пересек опустевший уже к тому моменту двор и направился к воротам. На лугу тоже никого не было: женщины ушли от колодца. На небе появились тучи — день клонился к вечеру. Проводник оседлал пони и повернул к дороге, идущей через пахотные земли на холме.
Я не имел понятия о времени — ни о его, ни о моем. У меня по-прежнему отсутствовало чувство осязания, и я безо всяких усилий поспевал за ним. Мы спустились по дороге к броду; был сильный отлив, и на этот раз вода не доходила даже до колен животного. Перейдя брод, мы двинулись вверх через поля.
Когда мы поднялись к вершине холма, поля приобрели знакомые мне очертания и я, к своему восторгу и удивлению, понял, что он ведет меня домой, в Килмарт. Дом, в котором Магнус предложил мне пожить летом, находился за небольшим лесом, к которому мы и направлялись. Неподалеку паслись шесть или семь пони, и при виде всадника один из них поднял морду и негромко заржал, затем они все вместе подхватились и, взбрыкнув, поскакали прочь. Он проехал через опушку, дорога пошла вниз и тотчас в низине стал виден крытый соломой каменный дом, стоявший посередине чудовищно грязного двора. Часть дома занимал свинарник и коровник, через отверстие в соломе вился голубой дымок. Единственное, что я узнал, так это лощину, в которой стоял дом.
Мой всадник въехал во двор, спешился и что-то крикнул. Из коровника вышел мальчик и принял от него пони. Он был гораздо моложе, и стройнее моего проводника, но глаза у обоих были похожи и так же глубоко посажены — я догадался, что они братья. Он увел пони, а проводник прошел через открытую дверь в дом, в котором была, как показалось на первый взгляд, всего одна комната. Я следовал за ним по пятам, но из-за дыма ничего толком не мог разглядеть, только то, что стены дома были сложены из глины, смешанной с соломой, а полом служила голая земля, даже без камышового покрытия.
Лестница в дальнем углу вела на чердак, находившийся на высоте всего нескольких футов, и, подняв голову, я увидел соломенные тюфяки, положенные на дощатый настил. В углублении, проделанном в стене, был очаг: над огнем (топливом служил торф и утесник) на двух металлических прутьях, закрепленных в земляном полу, висел чугунок. Перед очагом на коленях стояла девочка с длинными, ниже плеч, распущенными волосами. В ответ на приветствие она подняла голову и улыбнулась.
