— Отнеси меня наверх, — попросила я Ричарда. — Я должна поговорить с тобой.
Он поднял меня в комнату. Я сидела, тяжело дыша, и об водила взглядом голые стены и закопченный потолок, и все это казалось мне теперь неземной роскошью по сравнению с жуткой черной дырой, из которой мы только что выбрались.
Так вот в какой берлоге я скрывала Дика четыре года назад! Вот где заставляла проводить долгие часы! Неужели поэтому его глаза смотрели на меня теперь так осуждающе? Господи помилуй, но ведь я только хотела спасти ему жизнь.
Поставив Матти на часах у дверей, мы расположились в комнате при свете единственной свечи.
— Вернулся Джонатан Рэшли, — сообщила я.
Дик бросил на меня вопросительный взгляд, Ричард промолчал.
— Штраф уплачен, — продолжала я. — Комитет по делам графства разрешил ему возвратиться в Корнуолл. Он теперь свободный человек — до тех пор, пока не вызовет подозрения у парламента.
— Что ж, желаю ему всяческих благ.
— Джонатан Рэшли — мирный человек, и хотя никто не усомнится в его преданности королю, своей семье он предан значительно больше. Думаю, что после двух лет страданий и лишений он заслужил покой. У него теперь только одно желание — тихо и спокойно жить у себя в поместье в окружении близких.
— Кто же этого не хочет?
— Если будет доказано, что он как-то связан с восставшими, этому не бывать.
Ричард взглянул на меня и пожал плечами.
— Хотел бы я знать, как парламент это сможет доказать. Рэшли два года безвылазно сидел в Лондоне.
Вместо ответа я вынула из кармана лист и, развернув его на полу, придавила сверху подсвечником. Затем я вслух прочла объявление, как раньше это сделал Джонатан.
«Всякий, кто когда-либо укрывал у себя роялиста Ричарда Гренвиля или посмеет предоставить ему убежище в будущем, будет обвинен в государственной измене и арестован, его земли конфискованы, а семья заключена в тюрьму».
Помолчав минуту, я продолжала:
— Джонатан сказал, что утром они вернутся, чтобы еще раз обыскать поместье.
Со свечи на лист упала капля горячего жира, края бумаги тут же завернулись кверху. Ричард взял объявление, поднес его к пламени; листок вспыхнул и, превратившись в его руках в черный хрупкий клочок, упал на пол и рассыпался в пыль.
— Видишь, — сказал Ричард, оборотясь к сыну, — вот так же и жизнь. Вспыхнет, мелькнет — и все кончено. И следа не сыщешь.
Дик глядел на отца так, как смотрит на своего хозяина бессловесный пес. Его глаза, казалось, спрашивали: «Чего ты хочешь от меня?»
— Что ж, — вздохнул Ричард, — делать нечего, придется подставлять шею под топор палача. Жуткий конец. Нелепая стычка на дороге, десяток солдат на нашу голову, наручники, веревка, а затем — «триумфальное шествие» по улицам Лондона под улюлюканье толпы. Ты готов, Дик? Ведь это дело твоих искусных рук, так что получай, что заслужил. — Он поднялся и стоял теперь, закинув руки за голову. — Хорошо, что в Уайтхолле у них такие острые топоры. Я видел раньше, как работает палач. На вид — такой щуплый мужичонка, но бицепсы — все равно что пушечные ядра. Одного удара хватило. — Он задумчиво помолчал. — Крови было — море…
Я увидела, как скривилось лицо у Дика, и фурией налетела на своего возлюбленного.
— Замолчи! Разве недостаточно он настрадался за эти восемнадцать лет?
Вскинув одну бровь, Ричард удивленно смотрел на меня.
— Ах так, — произнес он, улыбаясь, — и ты тоже против меня.
Вместо ответа я швырнула ему записку, которую до этого сжимала в кулаке. Она была вся грязная и измятая, с еле различимым текстом.
— Не бойся, твоя лисья голова останется при тебе, незачем нести ее на плаху. Прочти это и смени песню.
Он склонился над свечой, и, пока читал, глаза его странным образом менялись: черная злоба в них уступила место безграничному удивлению.
— Моя дочь — достойная наследница имени Гренвилей, — сказал он почти нежно.
— «Франсис» покинет Фой с утренним отливом. Корабль отправится в Флушинг и сможет взять на борт пассажиров. Долго это плавание не продлится. Капитану можно вполне доверять.
— А как пассажиры попадут на борт?
— Перед тем как корабль выйдет из гавани, в Придмуте к берегу причалит лодка — для ловли крабов, не лисиц, — усмехнулась я. — Пассажирам надо ждать на берегу. Думаю, им лучше провести остаток ночи на побережье, скрываясь до рассвета где-нибудь неподалеку от холма Гриббин, а когда на заре придет лодка, чтобы собрать верши — подать сигнал.
— Кажется, проще не придумаешь.
— Так значит, ты согласен? И готов распрощаться со своими героическими замыслами сдаться на милость победителя?
Взглянув на него, я поняла, что он давным-давно о них позабыл. Его мысли блуждали где-то далеко, намечая новые планы, в которых для меня уже не было места.
— Из Голландии сразу во Францию, — бормотал он. — Там встретиться с принцем. Разработаем новый план, более четкий, чем предыдущий. Высадимся в Ирландии, а оттуда — в Шотландию… — Его взгляд снова вернулся к записке, зажатой в руке. — «Мать нарекла меня Элизабет, — прочел он, — но я хочу подписать это письмо Ваша дочь Бесс».
Он тихонько свистнул и перебросил записку Дику. Мальчик медленно прочел ее и молча вернул отцу.
— Как ты полагаешь, — спросил Ричард, — мне понравится твоя сестра?
— Думаю, очень.
— Требуется изрядная доля мужества, — продолжал отец, — чтобы все бросить, сесть на корабль и отправиться одной в Голландию — без денег, без друзей.
— Да, — согласился Дик, — требуется мужество — и еще кое-что.
— Что же?
— Доверие к человеку, которого она так гордо величает отцом. Уверенность в том, что он не покинет ее, если вдруг сочтет, что она недостойна его.
Они глядели друг на друга — Ричард и его сын — пристально, внимательно, словно между ними в этот момент возникло какое-то мрачное, тайное согласие. Затем Ричард сунул записку в карман и повернулся к входу в контрфорс.
— Неужели нам придется уходить тем же путем, каким мы пришли сюда? — произнес он неуверенно.
— За домом следят. Это ваш единственный шанс.
— А когда завтра в поместье заявятся ищейки, чтобы отыскать наши следы, что ты собираешься делать?
— То, что предложил Джонатан. Летом сухое дерево горит быстро. Боюсь, Рэшли больше не смогут пользоваться своим летним домиком.
— А этот вход?
— Камень так подогнан, что с этой стороны ничего не заметно. Лишь гладкая стена. Видишь там веревку и железные петли?
Мы заглянули — все трое — в черную глубину отверстия. И вдруг Дик протянул руку, схватил веревку и потянул на себя. Ему пришлось дернуть еще три раза, прежде чем петли лопнули, навсегда разрушив механизм потайной двери.
