Да, со знакомыми она как-нибудь разберется. Хотя не в этом же по большому счету ее проблема состоит! Чего это она – о знакомых… Тут надо вообще что-то переосмысливать, в глубину смотреть надо, анализировать надо, почему все так наизнанку вывернулось. Есть где-то точка отсчета, только она не видит ее пока. Что-то мимо прошло важное, значительное, а она не заметила.
А что, вполне может быть. Если живешь как в теплом тумане, можно и не заметить. Ей-то в этом тумане хорошо жилось, а Игорю? Как там Сашка давеча в гневном пылу выкрикивала? Что она его не видит и не замечает? Что у него в квартире даже и места своего нет? Что, когда домой приходит, рубашку и брюки снимает в коридоре?
Стоп… Неужели правда? Боже-боже мой, а она ведь действительно этому обстоятельству никакого значения не придавала… Привыкла, что он молчит. Привыкла, что любит. Привыкла, что его все время дома нет. Значит, и места ему в доме не надобно. Вот же… идиотка! Да он, наверное, просто устал… Просто взял и физически надорвался все время работать, работать…
Да, наверное, именно в этом и зарыта собака! Как же она сразу не догадалась? Но… Но ведь это же все поправимо, господи! Вот он придет, и надо будет сразу кинуться ему на шею, и все объяснить, и попросить прощения. Или лучше… Да, надо ему настоящий отдых устроить, вот что! Лето же впереди, вот и пусть он проведет его с Машкой на даче. А она… Она работать пойдет! Вот!
От осознания своего потенциального рабочего подвига даже сигаретный дым показался слаще. Растворился внутри организма теплым облаком, рассеяв на время панику и страх. Хорошая мысль – пойти поработать! На полгодика, не больше.
Действительно, она же не всегда сидела у мужа на шее! Иногда и работала. Правда, редко и понемножку, исключительно по своей прихоти. Хотелось просто посмотреть, чем там живет и дышит людское сообщество, и лишний раз убедиться, насколько больше тепла, свободы и уюта в ее маленьком и одиноком внутреннем мире.
А работодателям она всегда, между прочим, нравилась. Когда шла на собеседование, надевала строгий костюмчик, очки в элегантной оправе, включала все свое неземное обаяние и – вперед… Надо признать, не отказали ей ни разу. Каким-то внутренним чутьем предугадывая, что стоит за поставленным вопросом, она отвечала так, как хотелось бы услышать отдельно взятому конкретному работодателю. Кому-то нужно было наивно улыбнуться, для кого-то изобразить всезнайку, а для кого-то – просто строгую деловую даму, озабоченную своей карьерой. Все зависело от обстоятельств. Где-то она читала, что быть грамотным специалистом легко, а ты пойди попробуй притворись им, да так, чтобы все в это очковтирательство еще и поверили…
Конечно, специальность свою она знала из рук вон плохо. Какой из нее инженер-строитель? Очень уж было скучно разбираться в чертежах, составлять длинные занудные сметы, отчеты, всяческие акты согласования и технические условия. И мало того что скучно – мертвые цифры и сухой бюрократический язык деловых бумаг вызывали у нее что-то вроде идиосинкразии. Слава богу, понятие человеческого фактора отменить не удалось еще ни одному, даже самому безжалостному и принципиальному руководителю: кому-то не прощается даже маленькая ошибка, а у кого-то не замечаются и крупные. Вот и ее основная стратегическая задача состояла в том, чтобы не обнаружить своей некомпетентности, завуалировать ее обаянием, улыбкой, обезоруживающей и ненавязчивой доброжелательностью, умными разговорами, вызывая у коллег-собеседников комплексы неполноценности от осознания собственного недоразвитого интеллекта. А когда она, эта проклятая некомпетентность, начнет нагло вылезать изо всех дыр, можно быстро и элегантно сбежать, оставив с чувством вины тех, кто «довел» бедную женщину до увольнения, «выжил» от зависти к ее уму и красоте.
Вообще, это было довольно увлекательное занятие – с полгодика поработать. Устроившись на службу, она начинала исподволь наблюдать за коллегами, как наблюдает, например, любитель живой природы за жизнью большого муравейника. Ее ужасно забавляло их серьезное, озабоченное, где-то даже обожествляемое отношение к карьерному росту, к правилам иерархической подчиненности, к борьбе за копеечное повышение зарплаты, за соблюдение дисциплины труда. Причем чем незначительней была фирма, тем более строгими были требования к этой самой пресловутой дисциплине. Что-то изменится, если она сядет за свой рабочий стол на полчаса позже? И неужели действительно так важно называться, например, руководителем направления, когда в действительности никакого такого особенного направления и нет, а есть только выдуманное кем-то когда-то штатное расписание с такой должностью? Со всем этим она, конечно, легко справлялась, была и руководителем этого неизвестного направления, и давала кому-то какие-то ненужные важные задания, и очень легко «косила» под грамотного специалиста. Главное, надо вовремя правильное лицо сделать! На одном только лице с полгодика вполне продержаться можно. И честно отыграть свою роль, как бесталанная, но вполне обаятельная звезда сцены в захудалом провинциальном театре. И тихо про себя удивляться, почему для нее это театр, а для ее коллег – настоящая жизнь с нешуточными интригами, с напряжением всех сил по преодолению трудностей, с проявлением настоящих, честных и искренних эмоций от гордости по поводу результатов этого преодоления, выразившихся опять же в карьерном росте, святом соблюдении все той же пресловутой дисциплины труда и демонстрации других невероятных общечеловеческих достоинств на прямом и светлом пути к пенсионному возрасту.
Конечно, хватало ее ненадолго. Иногда и полгода не выдерживала. Уставала, начинала скучать по устроенному миру своего комфортного одиночества, где нет этой суетливой тревожности и кипучей бездеятельности, нет коллег по работе – любопытных доброжелателей, от недостатка информации желающих пошуровать в чужой жизни. С чувством выполненного долга она устраивала себе побег из неволи и с прежней страстью наслаждалась свободой, внешней и внутренней, и была вполне этим обстоятельством счастлива.
Последний раз, помнится, она делала попытку «выхода» на работу лет десять назад… А сейчас? О господи, сейчас-то кто ее, сорокапятилетнюю тетку, возьмет? Кого она сейчас обманет своим обаянием? И где оно, это милое обаяние? Ау-у… Да и нежной улыбкой и стильными очечками теперь уже никого не соблазнишь, времена не те. За окном уже давно проклятый капитализм с его жестокой потогонной системой, которая на твое обаяние и интеллект плевать хотела, ей конкретные знания с волчьей хваткой в комплекте подавай. И по знакомству тоже не устроишься. Нет у нее таких близких знакомых. Да и Игорь еще не пришел, чтобы кинуться к нему на шею с предложением рабочего подвига…
От тревожных вопросов снова заболела голова, от сигаретного дыма тошнило, в глаза лезла невымытая посуда, переполненная окурками пепельница. Даже синие сумерки за окном казались вязкими, тягучими: не день и не ночь, а серая тяжелая неопределенность. Надо было вставать с кухонного диванчика и как-то продолжать жить дальше. Надеждами жить. Слава богу, Мишка через два месяца диплом получит. Она-то быстро работу найдет, с красным дипломом ее с руками оторвут. А пока тех денег хватит, что Надя взаймы дала. Ничего, справимся! А где, кстати, Мишка? Нашла время гулять…
