Где их старания? В чем они?..
Возле Думы толпа текла широко, свободно, — места много, — но и народу столько, что Шаховской приуныл. Разглядеть в такой толпе одного человека невозможно.
Или возможно?
Он пристроился рядом с будкой, через которую заходили думские служащие, поднял воротник, ветер был действительно как на Каспийском море!..
— Ба, Дмитрий Иванович!.. — сказал совсем рядом знакомый насмешливый голос. — На какое-нибудь совещание опаздываете? Вот если бы вы не опаздывали, я бы решил, что вы избраны депутатом, а крестоносцы вошли в Константинополь.
— Петр Валерианович, как хорошо, что я вас встретил, — искренне сказал обрадованный Шаховской, — собственно, я только вас и намеревался встретить. То есть я вас тут жду.
— Меня? — удивился Ворошилов. — А если бы я не с Охотного ряда зашел?
В Думу можно было попасть через любой из многочисленных подъездов, но Шаховскому, который на оперативной работе состоял недавно, это даже в голову не пришло.
— По телефону-то проще позвонить, Дмитрий Иванович!
— А у меня вашего номера нету, Петр Валерианович!
— Проблема, — согласился Ворошилов. — Грандиозная.
— Вы надо мной смеетесь? — осведомился Шаховской.
— Нет, еще не приступал, — ответил Ворошилов совершенно серьезно. — Можно приступать?.. Ну, пойдемте, пойдемте, холодно! Хоть бы снег выпал, что ли! Когда снег, сразу как-то веселее делается.
— Почему, когда снег, мы все время хотим, чтобы он скорей растаял, а когда его нет, хотим, чтоб побыстрее нападал?..
— Чего-то вас, Дмитрий Иванович, с утра пораньше в мизантропию потянуло?..
Шаховской улыбнулся — ничего его не тянуло в мизантропию!.. У него уже несколько дней было прекрасное настроение.
Воспоследовала процедура с заказом пропуска, ожиданием его, предъявлением оного, поиском паспорта, сличением физиономии в паспорте с подлинной профессорской физиономией и проезжанием его портфеля через просвечивающий аппарат. Ворошилов терпеливо ждал.
В кабинете, заваленном бумагами так, что казалось, если открыть дверь пошире, бумажная волна выплеснется в коридор и листы полетят во все стороны, как после налета белогвардейцев на штаб Чапаева, Ворошилов пристроил пальто в узкий шкафчик и спросил, чего профессору хочется: чаю или кофе. Получив ответ, он уселся за стол, как бы выполнив необходимую, но бессмысленную процедуру, нацепил на кончик носа очки и уставился — приготовился слушать.
— Дело вот в чем, Петр Валерианович. Мне нужно знать, чем конкретно в последнее время занимался депутат Бурлаков.
— Тю! Это который? Из комитета по культуре?
— В его ведении находятся музеи, но что это конкретно означает, я не знаю.
— Так и я не знаю, откуда?..
— Какие у него были дела в музее на Воздвиженке, вот самый главный вопрос.
Ворошилов помолчал.
— Это вы за расследование убийства принялись, Дмитрий Иванович? Не только в исторической части, но и в современной, что ли?..
— Я просто хочу помочь.
— А с какого боку там Бурлаков?
— Он несколько раз приезжал к директору и в день его убийства тоже там был. И пока непонятно, зачем. — Шаховской запнулся. — Когда я его об этом спросил, разговаривать со мной он не стал. А если идти официальным путем, сами понимаете, на это очень много времени потребуется.
— Да, — согласился Ворошилов, — это точно.
— Вы не можете разузнать, Петр Валерианович?
Ворошилов засмеялся и уронил очки.
— Так ведь я не ясновидящий! Шапки-невидимки у меня нету, через стены тоже не хожу. Как же я узнаю?
— Да вам наверняка и так все известно, — негромко сказал Дмитрий Иванович. — А мне больше помощи попросить не у кого.
— Известно! — фыркнул Ворошилов и поправил на столе бумажный холм. За его спиной на стене взблескивал маятник в старинных часах, и это движение мешало Шаховскому. — Мне, конечно, многое известно, Дмитрий Иванович, но тут, насколько я понимаю, дело довольно тонкое и… как бы это помягче… уж больно криминальное.
Шаховской кивнул. Ворошилов порассматривал свои очки так и эдак, почесал за ухом, а потом спросил:
— Куда это вы смотрите?
— А?.. А, на часы.
Ворошилов повернулся и тоже посмотрел.
— Надо бы их завести. Из дома принес, сделаны на немецком часовом заводе в тысяча восемьсот девяносто втором году. Семейная реликвия. В квартире с ними сожительствовать невозможно, бьют каждые полчаса, а здесь я привык, знаете ли.
Он еще посмотрел на часы — с удовольствием, а потом оборотился к Дмитрию Ивановичу без всякого удовольствия.
— А письма? Помните, вы рассказывали про письма, которые на месте преступления нашли? Что-нибудь прояснилось?
— Пока почти ничего.
— Давайте я вам лучше в этой части помогу, — предложил Ворошилов, как-то особенно выделив «часть», в какой он может помочь. — Подключу архивистов. Хотите, аналитическое управление?.. Они ребята дотошные, чего-нибудь да разыщут. А депутаты не по моей части. Я же аппаратчик, никчемный человек. Больше с бумажками работаю.
— Не станете помогать? — уточнил Шаховской на всякий случай, хотя и так все было ясно.
Ворошилов уставился на него, сделав физиономию учтивой, а глаза плоскими.
— Тогда прошу прощения, Петр Валерианович.
— Да бог с вами, за что же? Вопрос-ответ, ничего особенного.
Несолоно хлебавши Шаховской вернулся в университет, кое-как прочитал две лекции, долго сидел на кафедре за шкафом, перебирая заготовленные Борей материалы и пытаясь извлечь из них хоть что-то. Потом были семинары, и они тоже дались профессору с трудом. Он знал за собой такое — начав думать о том, что его на самом деле интересовало, он совершенно выключался из жизни сиюминутной, привычной. Мать всегда говорила, что он не заметит конца света, если о чем-нибудь всерьез задумается, и это истинная правда. Никакого конца света сегодня не планировалось, но и семинары, и лекции профессор провел скучно, серо. В общем, обыкновенно. А студенты терпеть не могут обыкновенности, это уж Дмитрию Ивановичу было отлично известно!..
…Почему Шаховской — тот Шаховской — ни с того ни с сего заговорил в Думе о поездке министра финансов Коковцова в Париж? Ни до, ни после секретаря Первой Думы финансовые вопросы не интересовали, хотя выступал он много и часто?.. И что означает примирение министров — внутренних дел и юстиции, если оно на самом деле состоялось? В письме Щегловитова упоминается Столыпин!.. На чем они могли сойтись, ведь у них на самом деле были очень разные взгляды на усмирение бунта и революции?..
Нужно разыскать воспоминания Коковцова, Шаховской точно знал, что тот много писал в эмиграции, и изучить внимательно, нет ли у него упоминаний о том самом дне в Думе, когда князь Шаховской вдруг предложил отсрочить его отъезд.
