— Никогда не решился бы побеспокоить вас в иных обстоятельствах, но дело, на мой взгляд, спешное и… секретное. Думаю, говорить нам лучше здесь, хотя и в доме никого нет.
И жестом пригласил князя за стол, на который старая груша роняла бледно-розовые нежные лепестки. Шаховской смотрел на него внимательно, с некоторым недоверием.
…Секретное дело в саду под грушей? Да еще с предупреждением, что в доме пусто? О чем может быть речь?..
Отец Андрей уселся напротив и выложил на стол загорелые большие руки, совсем не поповские, как будто батюшка только и делал, что трудился в саду или в поле.
— Прикажете чаю?
— Спасибо, не стоит. Я только из-за стола. — Шаховскому казалось, что начать разговор отцу Андрею трудно, и он не ошибался.
Батюшка помолчал, собираясь с мыслями, и молодое лицо его приняло решительное, даже немного суровое выражение.
— Дело вот в чем, Дмитрий Иванович. В ближайшее время должны убить министра финансов Коковцова.
Шаховской пришел в такое изумление, что даже скрыть этого не сумел.
«Эк брякнул, — сам себя осудил отец Андрей, — надо было все же подготовиться как-то. Издалека зайти». Но где там!.. Он собирался с силами со вчерашнего вечера, ночь не спал, ворочался к неудовольствию, а потом и беспокойству матушки, а под утро и вовсе встал и ушел в кабинет. Молился, просил у Господа совета и помощи. И до самого приезда князя все не находил себе места, даже проверенные средства — работа в саду и молитва — не помогали.
Отцу Андрею казалось, что до тех пор, пока он никому об этом не рассказал, за судьбу России в ответе он один, только от него зависит ее дальнейшее положение, и вдруг остро посочувствовал и государю, и думским депутатам, которые, должно быть, ощущали нечто подобное каждый день, с этим ложились и вставали.
Сейчас самое главное — все сказать до конца, когда уж главное выговорилось!
— Дело будто бы должно быть обставлено так, что покушение организовано депутатами Думы от социалистов и имеет целью переполнить чашу терпения государя. После террористического акта государь Думу непременно разгонит и революционная борьба обострится с удесятеренной силой, — тут отец Андрей вздохнул.
Его очень тянуло перекреститься, но он не стал в присутствии князя, подцепил со стола лепесток, подул на него, тот вспорхнул, как живой.
— Министр финансов должен в ближайшее время по августейшему поручению отправиться во Францию договариваться о займе, столь необходимом для России в настоящее время. Министр будет убит, поручение сорвано, о предоставлении займа после такого акта и речи быть не может, и мы окажемся на краю финансовой пропасти, как после русско-японской войны. А это на руку господам революционерам-заговорщикам.
— Да, но… как? — вымолвил Шаховской, глядя на него во все глаза. — Как вы узнали?! И про августейшее поручение, и про заговорщиков?!
— Вчера услышал в первый раз, — признался отец Андрей. — Вот на вашем месте сидел да слушал. Человек, который меня посвятил в тайну, намеревался первым делом к вам обратиться, но сделать это в Думе оказалось чрезвычайно затруднительно, и он решил действовать через меня. Будто бы видел в храме, послушал проповедь и вот… отважился довериться.
— В каком храме? — зачем-то спросил Шаховской.
— Знамения иконы Божьей матери, тут недалеко. Я там служу. К нам в храм молодежи мало приходит, если только по случайности. Молодость ищет руководителей, — отец Андрей улыбнулся. — В гимназиях и университетах же привыкли искать только подготовки к будущей профессии, а этого недостаточно. Все молодые смутно мечтают, что учителя откроют им самое главное — смысл жизни, а открывают им только калейдоскоп теорий и обобщений, врассыпную, не связывая их в определенное миросозерцание. Для Сына Божьего в сегодняшней философии и места-то нет. Вот молодость и принуждена искать и находить себе других руководителей, а те-то знают, как им представить картину мира!.. Для них «Капитал» господина Маркса и есть объяснение всех первопричин. Они его штудируют неустанно.
— Вы и про Маркса осведомлены, батюшка?!
— Я не в пустыне живу, — сказал отец Андрей с досадой. — О многом наслышан. Уверяю вас, духовное лицо не есть непременно косное, патриархальных взглядов. Только я не у господина Маркса ищу ответов на вопросы, как нынешние прогрессисты, а в Евангелии или у Отцов церкви.
Князю про Отцов церкви слушать не хотелось, с делами земными бы разобраться, куда как более важными и срочными, не терпящими отлагательства, и, кажется, батюшка это понял.
— Спохватимся, поздно будет, — сказал он задумчиво, более себе, чем Шаховскому, — вот о чем бы следовало задуматься, особенно господам из Думы. Мираж революционной романтики, да еще подкрепленный господином Марксом и его умозаключениями, не одну сотню на свою сторону привлек, а сколько еще привлечет и с какими последствиями — неизвестно.
— А господин, который к вам приходил? — спросил князь, возвращая батюшку к вопросам практическим. — Вы его знаете?
— Он мне назвался. Раньше я его не видел. С его собственных слов, бывший студент, служит помощником у одного из депутатов от социалистов.
— У которого же? — быстро спросил Шаховской, знавший всех депутатов до единого.
— Прошу меня простить, князь, но я связан словом. Обещал молчать и только способствовать вашему с ним свиданию. Он утверждает, что убийство министра предполагается на железной дороге при посадке в поезд или на одной из станций. Чем более людей погибнет, тем лучше для боевой группы, ибо задача ее как раз поднять шум, взорвать видимость гражданского мира, который может вот-вот наступить, если Дума продолжит работу.
Шаховской подумал, что история, которую рассказывает ему батюшка в весеннем садике под грушей, при всей ее невероятности очень похожа на правду.
Радикальные социалисты и социал-демократы выборы в Думу открыто бойкотировали, однако некоторые одиночки из них баллотировались и были выбраны не как члены политических партий. Если допустить, а это очень вероятно, что некоторые из них продолжают тесное общение со своими товарищами-террористами и при этом отлично осведомлены о том, что происходит в Думе каждый день и час, чего опасаются депутаты, а чего министры, вполне возможно разработать план такой акции, после которой жизнь в России будет взорвана — в прямом и переносном смысле — и возврата к прежнему не состоится.
Если сегодня, сию минуту еще есть смысл договариваться, искать и находить компромиссы, то после убийства одного из наиболее уважаемых даже Думою министров время разговоров закончится навсегда, а оно только-только наступило после десятилетий и столетий, когда власть не слышала и не желала слышать свой народ!
Какие-то страшные картины вдруг привиделись князю в весеннем цветущем саду. Марширующие полки, серые шинели, миллионы серых шинелей, взрывы, залпы, зарево вполнеба, брошенные поля, опустевшие дома, разорение и хаос. И еще тюрьмы, решетки, разинутые в предсмертном крике рты, мученические глаза, груды тел на обочинах и — отдельно — детский трупик в белой рубашечке. Арестантские вагоны, решетки, босые ноги на грязном размолотом снегу, крики конвоиров и всюду кровь, и небо черно и глухо, зови на помощь — не дозовешься, и некого звать, никого не осталось. Как будто все это уже предопределено и вот-вот настанет, и ничего уже нельзя изменить, и тьма вот-вот накроет Россию, задернется черный занавес, а за ним — страшное, ревущее голосами, полыхающее, кровоточащее…
