Я вручила Алле Ромуальдовне шоколадки. Та оглянулась, хотя в комнате мы были одни, миг — и запретные плоды исчезли в глубинах карманов ее белоснежного халата.
— Вижу, вижу! — заговорила вдруг маникюрша с нарочито цыганской интонацией. — Вижу профессиональный интерес! Ну, ты мои правила знаешь. Еще Лев Абрамыч меня учил: «Держи рот на замке, дольше проживешь!»
Лев Абрамович был тем самым парикмахером, на пару с которым Аллочка начинала свою профессиональную карьеру в гостинице «Евразия».
— А если погадать? — попросила я заискивающе.
Аллочка задумалась. Она знала, с каким восхищением я отношусь к ее таланту психолога, и мое внимание ей льстило. В последние годы маникюрше негде было блеснуть своими способностями, а ведь человек, хоть однажды «причастившийся» к «большой игре», не откажется от нее никогда. Так, большинство людей, снявшихся в кино, мечтают сделать это снова и снова. Вот и в агентурной работе есть свой сладкий яд. Алле Ромуальдовне не хватало риска, тайн, аромата опасности. Слишком много лет прошло с тех пор, как она — девчонка с трясущимися от страха коленками — входила в серый дом и сообщала строгому дяде в неприметном стандартном костюме жалкие тайны своих клиентов. Людям свойственно романтизировать свое прошлое, и в своих воспоминаниях Аллочка ощущала себя Матой Хари на покое.
Иногда — очень редко и только в виде исключения — Алла Ромуальдовна все же сообщала мне некие сведения, полученные от клиента в ходе сеанса. У нас даже образовался своего рода ритуал — мы делали вид, что гадаем на картах. Мол, Аллочка просто раскидывает потрепанную колоду и сообщает мне не то, что болтливый клиент сообщил маникюрше в расслабленном состоянии (о чем его, кстати, никто не просил), а то, что поведали гадалке карты. В глубине души Аллочка сохранила страх перед всесильной и всемогущей «конторой глубокого бурения», которая за неосторожно сказанное слово вполне может стереть тебя в порошок. И хотя конторы — в привычном виде — давно уже не существовало, страх был заложен в ее подсознание. Чтобы его обойти, Аллочке и требовалась эта игра в гадание.
— Ну, не знаю, не знаю, — с сомнением протянула маникюрша. — День сегодня не карточный…
Но я продолжала молча смотреть на Аллу Ромуальдовну, и она сдалась:
— Ну, давай раскинем на червовую королеву… Так, ждут ее — дорога, казенный дом, пиковый интерес… Пустые хлопоты в родном городе… понятия не имею, что это может значить… — Маникюрша недоуменно уставилась в карты: — Тьфу ты, Женька, ты меня сбила! Я ведь и вправду гадать начала! А вот тут, смотри, — Аллочка склонилась над картами, как будто они действительно что-то ей сообщили, — вот тут у королевы интерес к трефовому королю. Черный такой мужчина, важный очень. Она его ждет. И ждет, и боится — все сразу. Власть у него над ней! И деньги общие связывают их. Хватит тебе? — Аллочка просительно заглянула мне в лицо.
— Еще что-нибудь скажи, ручку позолочу! — пообещала я.
Аллочка вздохнула и продолжила:
— Страх у нее на сердце. И совесть неспокойна. Грех на ней, давний. Боится королева, что это — расплата за тот грех. Не верит никому. Ходит — все оглядывается.
— Ну, спасибо тебе, ромалэ, — задумчиво проговорила я.
Алле Ромуальдовне можно доверять. Ни один детектор лжи не вытащил бы из Качалиной больше информации, чем ненавязчивая заботливая маникюрша. Проблема в том, что сеанс маникюра — это вам не допрос, прямые вопросы там недопустимы. То, что сейчас сообщила мне Аллочка, она объединила в связный рассказ на основе мелких оговорок, разрозненных сведений, которые, сама того не ведая, сообщила ей Качалина. Надеюсь, эта информация мне пригодится.
Я попрощалась с Аллой Ромуальдовной и поднялась на четвертый этаж в «люкс».
Так, пора звонить Ложкареву. Ниточки номер один и два, казавшиеся такими многообещающими, завели меня в тупик. Что там было с этим журналистом, как его — с Лёвой Яворским? Раз за разом набирала я номер мобильного Артема, но Сердитый был недоступен. Отчаявшись связаться с неуловимым журналистом, я позвонила ему домой и узнала, что Ложкарева отправили в командировку в соседний регион, где проходит судьбоносное мероприятие по проблемам ЖКХ, и туда согнали журналистов со всей округи. Ладно, никуда он не денется. А мне пора на службу.
Остаток дня прошел без эксцессов. Мы с парнями удалились в номер охраны и часа три отрабатывали совместные сценарии. Вот классическое покушение в автомобиле. Вот нападение в замкнутом пространстве лифта — бывает и такое. Одну двойку охранников мы оставили в номере у Качалиной и периодически их сменяли, так что никто не ушел обиженным. Ребята были тренированные, подготовленные, работать с ними было одно удовольствие. Из каждого мог бы получиться классный телохранитель. Я спросила Сашу, не хочет ли он сменить нанимателя — разумеется, не сейчас, а потом, когда все закончится. Тот покачал головой и ответил — довольно сухо, — что не намерен оставлять Ольгу Христофоровну. Скажите, какая преданность… Ладно, это не мое дело.
Ну вот, теперь я почти спокойна — вместо враждебно настроенных спецназовцев со мной работает слаженная команда телохранителей. Все сценарии расписаны, в случае нападения каждый знает, что ему делать, за что отвечать. Проблема в том, что жизнь частенько нарушает готовые сценарии, и все предусмотреть невозможно. Но что от меня зависело — я сделала.
Еще одна проблема заключалась в том, что Качалина не вызывала у меня ни симпатии, ни сочувствия. Кем бы ни был враг генеральши (кажется, я начинаю называть так Ольгу Христофоровну вслед за Валентиной), у него явно были основания для ненависти. Вот это — самое элементарное и самое неприятное в моей работе. Очень часто человек, которого приходится охранять, действительно бывает виновен в чем-либо таком, за что другие люди проводят долгие годы за решеткой. Порою он — настоящий преступник, которого от наказания защищает лишь его высокое положение и некоторая, скажем так, излишняя гибкость закона, присущая нашей стране. Иногда хочется опустить руки, отойти в сторону и дать возможность справедливости свершиться. Но это абсолютно невозможно.
Я — телохранитель. Этот человек, каким бы он ни был, доверяет мне свою жизнь, и моя задача — сохранить ее любой ценой, при необходимости пожертвовав своей. Ну, надеюсь, конечно, что до этого не дойдет… Я — не судья и даже не суд присяжных. Не мне решать, в чем и насколько виновен мой клиент. Моя работа — охранять его, что я и делаю. Хотя порою и сжав зубы, вот как сейчас.
По уже установившейся доброй традиции я отправилась ночевать в номер Качалиной. Сережа, которого я пришла сменить с дежурства, улыбнулся мне. Замечательный мальчик, самый перспективный из всех. Качалина уже спала, Сережа играл в нарды с Галкой. Телохранительница выигрывала. Она посмотрела на меня без своей обычной враждебности и предложила:
— Сыграем?
Сережа поднялся, потянулся, зевая, и ушел спать.
— Почему бы и нет?
Я подсела к столу. В нарды я играть не умела. Эта игра всегда ассоциировалась у меня с уличными лотками перестроечных времен, когда восточные мужчины в трениках с растянутыми коленками часами сидели на корточках прямо на тротуарах. Вот в шахматы я играю неплохо, еще в школе у меня был второй взрослый разряд…
