«Служба “Молдова-газ" сообщает, что сегодня, в период с 11.00 до 15.00, в вашем доме будет отсутствовать газ по причине технических работ, которые проводятся в соответствии с генеральным планом развития газовых сетей города…»
Дверь подъезда распахивается, и перед нами предстает, весь в обрамлении света, леопард-на-бицепсе с каким-то чмырем из суда.
— Я же вам говорил, что он на голову трахнутый! — орет претендент на отцовство. — Вы только поглядите! Выводит ребенка из дому, а оба голые!!!
Я чудом успеваю захлопнуть дверь перед ними и, вскинув Матвея на плечо, несусь в квартиру. Запираю засов, и раздается звонок.
— Бля, я только на неделю собрался к морю! У меня никаких дел там! — возмущается, не представившись, не поздоровавшись и не спросив как дела, мой двоюродный братец. — А эти чмыри не дают мне визу! Я говорю, у меня брат журналист с именем…
— Слушай, — плача, говорю я. — Ты можешь приехать? Прямо сейчас. Пожалуйста.
— Что такое? — недовольно говорит он.
— Бля, умоляю, — рыдаю я.
— Я вообще-то занят, — бурчит он.
— Тут дело на десять штук, — говорю я.
— Сейчас приеду, — тянет он.
— Спасибо, — говорю я.
На кухне раздается шипение. Дали газ. Я бегу к духовке и перекрываю вентиль.
* * *
К вечеру мы полюбовно ладим. Леопард-на-бицепсе подписывает отказ от претензий, ему на месте гипсуют и бинтуют ноги и вручают билеты, купленные на его же деньги, братов знакомый из прокуратуры привозит решение суда о подтверждении прав отцовства, мегеры уже даже не плачут, а просто испуганно жмутся, когда кто-то приближается к ним ближе чем на метр. Все мы в крови, все еле живы, все перепуганы и все очень устали.
— Если, — объясняет брат, — подобная проблема возникнет у него еще раз. Вы все. Покойники. И знаете, почему?
— Нет, — хором и дружно, потому что их дрессировали весь день, отвечают пострадавшие.
— Вовсе не потому, что он крутой, — говорит брат.
— Ни хера он не крутой, — морщится брат.
— Слабонервный человек, — машет рукой брат.
— Слабак, — кривится брат.
— Человек, бля, искусства, — сплевывает брат.
— Но вы будете покойники, — объясняет брат.
— Потому что он нам за это уже заплатил.
— Немного, — кивает брат. — Да, немного.
— Но ведь и он мне не вода на киселе, бля, — уточняет брат.
— А пусть и двоюродный, но — брат! — заканчивает брат.
— Понятно? — спрашивает брат.
— Понятно, — хором отвечают все и даже я почему-то.
Уже смеркается. Я, совершенно ослабший, иду к машине и принимаю на руки Матвея. Решение суда в нагрудном кармане. Можешь порвать его на хер, советует кто-то из солидных мужчин. Тебя по-любэ никто не тронет теперь. Понял? Понял. Подходит брат. Треплет Матвея по голове. Мальчика пора стричь, думаю я. Волосы уже на уши спускаются. Брат кашляет.
— Ну, — смотрит он куда-то, — чего у нас там?
— В смысле? — тупо спрашиваю я.
— Деньги, — говорит он.
— А! — восклицаю я и торопливо вынимаю конверт.
— Ага, — берет он его так, будто и не взял. — Тут десять?
— Пять.
— В смысле?
— Это все что есть.
— Ты серьезно?
— Богом клянусь, — говорю я.
— Ты говорил десять, — говорит он.
— Я оговорился, — говорю я.
— Да? — наклоняет голову он.
— Клянусь, — устало вру я. — У меня ни копейки нет. Не знаю, на что ужин покупать. Просто оговорился. В шоке был. Меня трясло. Ты видел.
— Ясно, — говорит он. — Славный малый.
— Ага, — говорю я. — Слушай.
— Ну? — спрашивает он.
— Есть тут еще один мудак, — говорю я, вспомнив доктора, — в поликлинике, бля.
— За пятьсот баксов я ему жопу на глаз натяну, — улыбается брат. — Ты же мой брат!
— Ладно, если что, я обращусь, — быстро передумываю я.
— Слушай, еще вопрос, — говорю я.
— Ну? — спрашивает он.
— Дай пару сотен, — говорю я. — Мне ребенка кормить не на что.
— Я бы рад, — говорит он.
— Да сам на мели, — говорит брат.
— Могу одолжить, — говорит он.
— У тебя одалживать себе дороже, — смеюсь я. — Потом всю жизнь проценты отдавать.
— Ага, — смеется он.
— Я бы и эти не взял, — говорит он.
— Но перед людьми неудобно, — оправдывается он.
— Совсем что ли, даром… — извиняется он.
— Ты готов был убить их? — спрашивает брат.
— Да, — говорю я.
— Ради чего ты был готов это сделать? — спрашивает он.
— В смысле? — переспрашиваю я.
— Литератор херов, ради кого ты собирался убить их всех? — раздраженно спрашивает брат.
— Ладно, — говорю я.
— Ради ребенка, — говорю я.
— Вот теперь ты понимаешь, что такое семья? — спрашивает он.
— Да, — говорю я.
— Ну так позвони матери, — говорит он.
— Ладно, — говорю я.
— Не ладно, а позвони, — говорит он.
— Да понял я! — раздраженно говорю я и позже правда звоню.
Матвей соскальзывает у меня с рук, подходит к ноге брата и восторженно, потому что никогда не видел таких больших мужчин, говорит:
— У-у-у-уа!!!
Брат улыбается, треплет его по голове, и разрывает конверт. Вынимает купюру в сто долларов — и это все, на что ты расщедрился из пяти-то тысяч, думаю я, — и сует Матвею.
— Спасибо, — говорю я.
— На мороженое, — застенчиво говорит брат.
— Се! — ласково говорит Матвей, потрогав банкноту.
— Что? — спрашивает брат.
— Деньги, — устало перевожу я.
— Ага, — улыбается брат и засовывает деньги ребенку в карман.
— Се! — говорит брат. — Се, бродяга!
Матвей смотрит на него с восхищением.
Словарь Матвея
1. Папа — ты-ты, да, ты, иди сюда.
2. Тётя — все еще тетя.
