Процесс по делу Фриниха шел всего один день. За это время состоялись следующие юридические процедуры: обращение в суд группы граждан от имени афинского народа, принятие заявления от имени афинского народа афинским же народом; рассмотрение дела афинским народом, речь обвинения, речь защиты от имени Фриниха (ее читал не сам драматург), совещание суда, вынесение приговора. Все формальности были соблюдены. Справедливость – а если есть приговор суда, я считаю, что есть и справедливость, – восторжествовала.
Фриниха наказали за то, за что и полюбили.
За талант? Я не могу это утверждать. Талант – понятие вне юрисдикции. Могу лишь смело говорить о том, что Фриниха полюбили за пьесу «Взятие Милета» и наказали за нее же. Случается такое сплошь и рядом. Но случай с Фринихом особенный. Это – первое дело подобного рода и, стало быть, заслуживает моего самого пристального внимания. Я не могу ознакомиться с вещественным доказательством (пьеса «Взятие Милета» не сохранилась до наших дней, как уже упоминалось), поэтому опираться придется на косвенные данные. И в первую очередь стоит обратить внимание на само событие, послужившее отправной точкой всей этой истории.
Взятие Милета.
Самое что ни на есть настоящее, а не «Взятие Милета», написанное Фринихом. Разумеется, сам Фриних при этом не присутствовал. Как и никто из афинян. Теоретически, конечно, присутствовать при взятии Милета они могли. В стане милетцев, конечно. Они этого не сделали.
Афины отказались от Милета: они решили, что делать вылазку в тыл персов, осаждающих город союзников, было бы слишком рискованно. Теперь вам понятно, почему так рыдал зал? Да, Фриних разжалобил их, но он же напомнил горожанам Афин о том, как они нарушили союзнические обязательства.
Фриних их тоже нарушил: он был афинянин.
Впрочем, у драматурга есть слабое, но оправдание. Он обменял предательство на прекрасную пьесу, заставившую рукоплескать зал.
Так, по крайней мере, о ней говорят современники. У меня нет причин не доверять им: не окажись пьеса так хороша, как о ней отзывались, вряд ли Фриниха судили бы за нее.
Особого внимания заслуживает речь защиты. Как я уже упоминал, читал ее не сам Фриних. И конечно, не адвокат: таковых в Афинах попросту не было. Тогда в городе во время суда защищались обычно сами обвиняемые. Но Фриниху этого сделать не позволили: судьи, хорошо зная его талант, запретили драматургу писать речь в свою защиту. Обвинители, афинские горожане, боялись того, что обвиняемый Фриних разжалобит публику и суд – афинских же горожан. Таким образом, они защитили себя от пагубного воздействия Фриниха.
Речь в защиту Фриниха, сочиненную не Фринихом, читал тоже не он. Драматург специально для этого нанял городского оратора. Не самого блестящего, потому что на хорошего оратора денег у Фриниха не было. Он мало зарабатывал: вход в театр Афин был бесплатным и никаких денег за постановку драматург не получал. Оплачивался только труд актеров. Платил город. Что в принципе справедливо. Практичные афиняне не покупали кота в мешке, а устанавливали размер оплаты только после того, как пьеса была просмотрена.
За «Взятие Милета» актеры получили баснословный по тем временам гонорар.
Соответчиками Фриниха актеры не были. Суд понимал, что они – всего лишь исполнители. К тому же лица актеров театра того времени прикрывали глиняные маски. Это не позволяло установить степень вины каждого из них в оскорблении, нанесенном городу. Маски были великолепны: изготовленные лучшими скульпторами города, обоженные лучшими гончарами, они прекрасно передавали состояние и настроение актера. Вернее, состояние души персонажа, которое придал ему, персонажу, автор.
По сравнению с этими масками ужимки актеров всех эпох выглядят жалко. Говорят, что маски отменили в процессе эволюции театра. Это не так. Отказ от масок стал шагом назад.
Театры отказались от масок под давлением властей. Те хотели знать в лицо человека, который, пусть и не по своей воле, может стать участником постановки, нанесшей оскорбление правящему режиму. Чистой воды политика. Именно из-за этого мы лишены возможности насладиться театральным искусством в чистом его виде. Взамен вот уже четыре тысячи лет мы, ничего не подозревая, смотрим пантомиму.
Актер без маски – мим. В древнем мире – человек, стоящий на ступеньку ниже актера.
Это тем более обидно, что актеры находились если не на последней, то на предпоследней ступени. Еще бы. Они же не торговали и не умели воевать. Пользы от них не было никакой. Если бы в Спарте умели, глядя на младенца, сразу определять его профессию, то будущие актеры отправлялись бы прямиком в ущелье. То самое, куда сбрасывали детей, появлявшихся на свет божий не головой вперед, а попкой.
С другой стороны, как бы тогда спартанцы определяли будущих актеров, если бы актеры перестали существовать как гильдия? Вопрос интересный, но к моим размышлениям о Фринихе и его пьесе это отношения не имеет. За исключением разве что следующего: лучше бы Фриниху при рождении отправиться в пропасть, чем дожить до постановки «Взятия Милета». Ведь десять талантов были только началом беспрецедентной травли, которая закончилась изгнанием драматурга и его последующей гибелью. Разумеется, Фриниха никто не жалел. Горожане считали – и не без оснований, – что человек, напомнивший народу о его страданиях, не заслуживает права на почетную смерть от старости.
Итак, актеры, участвовавшие в постановке «Взятия Милета», получили хорошее вознаграждение. Режиссер не получил ничего: режиссеров тогда попросту не было. Афинская драма той поры была очень близка к литературе. Актеры просто зачитывали текст, особо не двигаясь. Кривляться и жестикулировать полагалось только мимам, а мы с вами уже выяснили, кто это были такие.
Постановка «Взятия Милета» была ничем иным, как озвученным актерами текстом «Взятия Милета». Единственным, что отличало постановку от декламации, были глиняные маски на лицах актеров.
Фриних был потрясен жестокостью приговора: чтобы достать десять талантов, ему пришлось заложить дом и продать двух рабов. Больше у него ничего не было. Жену драматург продать не мог, потому что свободные граждане по законам той поры в сделках купли-продажи выступать, как их объекты, не могли. Это было тем более огорчительно, что жена Фриниха – нам это доподлинно известно благодаря свидетельству современника – изъявила желание продать себя, чтобы спасти мужа. Я прошу вас не спешить восхищаться отважной женщиной. Просто ей настолько опостылела нищая жизнь с Фринихом, что она была готова даже на рабство. Проще говоря, жена Фриниха, желая продаться в рабство, чтобы заплатить за драматурга штраф, хотела спасти от Фриниха саму себя. Это был единственный способ: развод в то время не поощряли.
Фриниха сочли опасным государственным преступником, но развода его жена получить не смогла бы. Одно дело – измена родине, а совсем другое – развод с мужчиной, который добросовестно исполняет супружеские обязанности. Освободить от Фриниха жену могло только рабство. Ну, или смерть Фриниха. Что задачу не упрощало: вдовам выходить замуж повторно не позволялось. Получалось, что Фриних, как и многие драматурги последующих времен, обрек на неприятности не только себя, но и любимую женщину. Зачем он это сделал, осталось загадкой для самого Фриниха.
