Я говорю прямо – мать Солона зачала от одного из кентавров «поезда Диониса».
Что? Похищение огня? Не понимаю, почему вы интересуетесь…
Кентавр был первым, поэтому отцом считают именно его. Кентавр был пьян. Теперь понимаете, почему бедняге Солону не приходилось снимать шлем со своей деформированной от рождения головы?
Впрочем, я заболтался, а Прометеус все идет и идет и, может статься, очутится рядом. Достаточно близко для того, чтобы я окликнул его. Афродите, разумеется, было известно все о проделках Диониса. Более того, об этом было известно всем. Ведь Дионис ничего и не скрывал. В этом отличие богов Олимпа от других тиранов – небожители никогда не скрывали своих злодеяний. Напротив, считали их милой забавой и предметом поклонения. Им казалось, что люди непременно хотят быть похожими на жителей Олимпа. Увы, боги оказались правы. И Афродита, эта развратная потаскушка, приняв вид крестьянки, очутилась на проселочной дороге. Там, где вот-вот должны были проехать Дионис и его свита.
Гефест ждал ее дома: они собирались отмечать трехтысячелетие совместной жизни. Бедолага даже выковал ей необыкновенный браслет, и красивее этой безделушки, поверьте, в мире не было и не будет. Гефест разжег огонь в очаге и приготовил праздничное угощение, что уже само по себе в Элладе тех времен было поступком диковинным. Мужчины никогда не готовили, если они не на войне, конечно.
Похищение огня? Да зачем вам это?..
Итак, Афродита стоит на дороге, и к ней подъезжает кортеж Диониса. Гефест как раз снимает с огня котелок с диковинным супом из шпината и пряностей, за которыми сгонял на Молуккские острова сговорчивый Эрот. Гефест пробует суп, а в это время из повозок с ревом выскакивают люди и животные, жаждущие побаловать с селянкой. Гефест ждет и ждет, блюда остыли, а он все ждет. А Афродита, старательно играя роль, бьется и ревет да колотит по пыльной дороге руками и ногами, задыхаясь под очередным насильником. Дальше рассказывать не буду. Продолжалось все это трое суток. Афродита вернулась под утро, в синяках, измочаленная и счастливая. Гефесту уже обо всем рассказали. Какая-то добрая душа. Он так сильно избил жену, что та осталась без глаза. Но и после этого не перестала гулять. Да что вы все заладили: огонь, огонь! Хорошо. Сдаюсь.
Это я ему рассказал. За уголек, конечно.
Цензор:
Да, я знаю, что Прометеус в любом случае просто обязан покончить с собой, принеся себя таким образом в жертву. Таково его предназначение. Но меня это не волнует. В любом случае я просто обязан довести до конца судебный процесс по делу «Молдавский народ против Прометеуса Балана».
Таково мое предназначение.
Ну и что с того, что он многим нравится? Драматург Фриних тоже многим нравился. Более того, он был, на языке современности, звездой древнегреческого театра. Что не помешало цензорам Афин приговорить его к десяти талантам штрафа. В приговоре было сказано – «за напоминание о бедах родины». А разве не тем же занимается Прометеус?
О Фринихе? Ладно. Расскажу, коль скоро у меня получасовой перерыв. Нет, дело «Молдавский народ против Прометеуса Балана» я рассматриваю не сегодня. После перерыва мне придется заняться контрабандистами, а после них – обманом при сделке с недвижимостью. Ничего низменного в этом не вижу. Я давно интересуюсь правом – а не только зарабатываю им на жизнь, как многие мои, с позволения сказать, коллеги, – и знаю, чем занимались судьи Фриниха. И не только это.
Я поименно знаю состав судейской коллегии, приговорившей к смерти Сократа. Для меня не секрет, чем руководствовались судьи Орлеанской девы, и я осведомлен о трениях в жюри, рассматривавшем дело Бостонского душителя. Не надо мне рассказывать о несопоставимости первых двух с третьим персонажем, пожалуйста. Это для вас всех они разные. Для меня они – подсудимые. Я юрист, и закон – моя душа.
Фриних имел неосторожность стать первым драматургом Афин. Не исключено, конечно, что в городе писали пьесы и до него. Но раз это факт недоказанный, первым драматургом я считаю Фриниха. Уж он-то доказан. Во многом благодаря тому, что его имя и название его пьесы сохранились в истории только благодаря приговору суда Афин.
В вечность можно попасть и по приговору суда.
Иногда это чертовски приятно. Уверен, что и Сократ и Фриних это понимали. Хотя Фриниху наверняка было приятнее. Все-таки преступление – написанный текст – является вещественным доказательством. Что в отличие от неосязаемых рассуждений Сократа, так и не записанных при его жизни, является более веским аргументом обвинения.
Пьеса Фриниха существовала. До сегодняшнего дня она не сохранилась. Поэтому могут возникать сомнения. Но у меня их нет: что важно, Фриних сам признал ее существование. Обвиняемые, напротив, обычно отрицают наличие улик. Фриних признал существование улики, следовательно, она была. Почему Фриних это сделал, вопрос другой. Я лично склонен считать, что всему виной тщеславие. Только человек тщеславный – а все драматурги, по-моему, тщеславны – может признать наличие своей пьесы, когда его за эту пьесу судят. Если, конечно, обвиняемый гордится уликой – своей пьесой.
Но я не встречал драматургов, которые не гордились бы своими пьесами.
Поверьте, мои рассуждения вовсе не так зыбки, как вам кажется на первый взгляд. Я выверил их неоднократно. Да, в них есть что-то общее с мыслями Аристотеля относительно количества лапок у мухи. Но разве Аристотель оказался не прав? А раз выводы Аристотеля верны, значит и его рассуждения, которыми он пришел к этим выводам, – верны.
Фриних – с ударением на второе «и» – написал пьесу «Взятие Милета». На тот момент Афины еще не воцарились в Аттике и не стали единственным городом – владыкой морей и торговли. Поэтому пьеса не о победе афинян над Милетом, как вы могли бы подумать. Пьеса – о победе над Милетом персов, которые сравняли город с землей, перебив почти всех его жителей. Афиняне неоднократно брали другие города, уничтожая их жителей. Постановка «Взятие Милета» вызвала у них бурю эмоций. Преобладали слезы. Вот как пишет об этом единственная на тот момент газета города «Вечерние Афины»:
«Необычайный талант гражданина Фриниха явился всему достойному и великому городу Афины премьерой спектакля по его пьесе „Взятие Милета“. Острая постановка, великолепная игра актеров, а главное, очевидный талант автора – все это, вкупе с великолепными декорациями, произвело на зрителей небывалое впечатление. Отметим также великолепные пирожки и медовые пышки, которые подавали в антракте работники лавки Полифема – пекаря, который, как и драматург Фриних, в этот день превзошел самого себя!»
Вот так. О содержании – ни слова. Но нам доподлинно известно, что зал, потрясенный недавней гибелью города Милет, испытал катарсис. Именно этого и добивались драматурги. Все, со времен Фриниха. Афиняне рыдали и аплодировали.
И приговорили его к штрафу в десять талантов за «напоминание о бедах родины».
Это были те же самые люди, которые днем раньше аплодировали в театре. Мы не можем даже свалить все на судей. В Афинах афиняне и были судьями. Это единственное достижение греческой демократии, о котором нам доподлинно известно. Достижений греческой драматургии было куда больше. Но не мне об этом судить: я юрист. Я могу только судить о правовой стороне дела и о степени тяжести наказания, понесенного драматургом. Фриних легко отделался. Не будь он популярным драматургом, наказание было бы куда тяжелее. В то же время будь Фриних неизвестным и нелюбимым драматургом, его пьесу вообще бы не поставили. И наказания бы не было.
