Один Гомер чего стоил!
Изгнания пары из так называемого рая не было бы никогда. Какое мне дело до того, что съели бы в Эдеме два человечка. Познания? Предположим, все это было правдой. Предположим, они съели яблоко. Предположим, они что-то там познали…
Ну, и много вам дали эти познания?
Прометеус:
Ворон отчего-то взрывается ворохом перьев и исчезает с балкона. Я чувствую, как по моей щеке что-то течет, и понимаю, что это кровь. Что за чертовщина? Из глубины парка, стоя на одном колене, в меня целится из ружья какой-то коротышка. Видимо, отстреливает ворон. Я приветливо машу ему рукой и сажусь на пол балкона. Мало ли что. Я бы не хотел, чтобы это сделал кто-то другой. Ворона жаль, но ничего не поделаешь.
После того как я поблагодарил хозяина брички, который подвез меня и высадил в Унгенах, я наскоро пообедал в городе и встретил Ирину. Об этом эпизоде своего путешествия мне не хотелось бы вспоминать. Но я ничего не могу поделать: говорю же, я еще не научился давать ход мыслям упорядоченно. Она была официанткой в кафе, где я обедал.
Ирине было семнадцать лет, у нее никогда не было парня, и ей нужен друг. Друг. Она решительным тоном отвергала любые сомнения в чем бы то ни было. У ее соседки жила женщина, с которой соседка спала. Ирину это шокировало. Ее разрывали противоречивые желания и стремление бесконечно болтать: она хотела детей, боялась забеременеть, ненавидела гомосексуалистов, ее папа работал в ремонтной мастерской для автомобилей, мама – повар в ресторане на углу улиц Пушкина и Бернардацци, она терпеть не могла уроки английского языка…
У нее были очень длинные – как раз до большого, слишком, пожалуй, большого зада – волосы.
Задремав, я гладил ее полную ногу.
– Разумеется, – голос стал за два дня еще вкрадчивей, пожалуй, – мы вас не торопим. У вас есть неделя.
– Это все таможня, – я пытался придать голосу хрипоту, – они не выпускают молдаван.
– Я, – погладил меня голос, – прекрасно осведомлен об этом затруднении и в любом случае с нетерпением жду вас, любезный Прометеус Балан.
Я начинал верить в чудеса.
Девица, пожалуй, была чересчур крупновата. И полновата, чего уж там. Зато очень сладко пахла.
Еще у нее был удивительно маленький для девицы ее габаритов рот, очень тесный и ужасающе ловкий. Большой белый зад Ирины наводил на меня священный ужас. Я боялся, что если опущу туда лицо, то пропаду. Никогда ничего больше не увижу. Роды наоборот, вот чего я боялся. Мы очутились в одной постели, едва пришли к ней домой. Ей очень нужен был мужчина. Мне нужна была женщина. Мы поладили.
Мне казалось, что она очень глупа. Кажется, я не ошибался.
Казалось, она не скажет слова из трех букв, когда можно отделаться одним «а». Максимальное упрощение. Первое, что она мне сказала после соития:
– Теперь мы будем вместе всегда.
– Что? – Я не слушал.
– Ты будешь мой. Навсегда мой. Нам теперь ничего не нужно. Ты бы хотел быть вместе со мной здесь всегда? Никуда не выходить, просто быть рядом?
Я собирался остаться еще на день. Потому ответил:
– Конечно, я хотел бы остаться здесь навсегда!
Она тяжело, как и я, дышала. У нее был писклявый и тонкий, как ее рот, голос. Кажется, верхом сексуальной распущенности для нее было то, что мы очутились здесь вдвоем. Я приподнялся и глянул на Ирину: под ее тушей были распластаны прекрасные длинные волосы, почти до колена. И потянув за один волос, попавший каким-то образом между нашими тесно сжатыми животами, испытал необыкновенно сильное влечение.
Сказать, что я испытываю такое же влечение к спящей в комнате Елене, было бы неправдой. Тогда, на пути в замок Дракулы, который, и я уже догадывался об этом, был моим работодателем, я попал в сети Ирины. Она высосала мое мясо, мою плотскую страсть. Обглодала меня до скелета, оставив душу. А вот Елена-то как раз душой и занялась. Мне будет не хватать ее, девушки из снов.
Я пробыл у Ирины неделю, и на седьмую ночь мне приснился ужасный сон. Этого было достаточно, чтобы я собрался и ушел рано утром к Пруту. Там, говорили местные жители, желающих переправиться ждут лодочники. У меня крепкие нервы, но я ненавижу кошмарные сновидения.
Я приподнимаюсь и вижу, что мужчина с ружьем, погрозив мне кулаком, уходит в церковь. Все, что осталось от ворона, лежит на асфальте под моим балконом.
Интересно, пережил ли Прометей своего ворона?
Цирцея:
Со мной он полностью оскотинился, и мне это пришлось по нраву. Честно говоря, мне плевать, что Прометею пришлось задержаться по пути в замок графа. Мне плевать, что это отодвинуло разгадку тайны Молдавии на девять лет. Для меня нет времени, нет Молдавии, нет ничего. Есть только одно для меня.
Лишь плоть. Я – Чрево. Меня называли Геей, Астартой, Афродитой, Богородицей, Мадонной. Мое имя не имеет значения. Я всепожирающая плоть, я чрево, я жажду лишь плоти и семени, которое бы оплодотворило меня. И это отличает меня от жалких суккубов, которые балуются тем, что переносят семя от мужчины к женщине. Я сама жажду семени – в себя!
Мне на все плевать, я существую больше, чем вечность. Я плыву на своем маленьком островке и жду, когда ко мне придет очередной мужчина. Времени в моем доме нет. В моем доме – застывшая вечность.
Вечность… Алмазная гора величиной с Землю, которую клюет ворон. Когда ворон склюет последнюю крошку алмаза – времени от начала времен, – наступит один миг вечности. Это персидское ее толкование. Когда я услышала его первый раз, то была восхищена. Вы, люди, лучше, чем кто бы то ни был, умеете давать определения тому, чего в жизни не видали. А даже если у вас есть возможность это что-то увидеть, вы все равно упорно отворачиваетесь, и продолжаете выдумывать, на что это похоже. Да-да.
Аристотель, пытающийся определить, сколько у мухи лапок.
В последнюю ночь Прометеуса в моем доме – а ведь на самом деле прошло девять лет – я каким-то чутьем поняла, что завтра он уйдет.
Минут десять мы возились друг на друге, грязно ругаясь. Ко второй минуте я его явно перещеголяла. Прометеус блаженствовал. Для него это тупое, скотское, примитивное совокупление было счастьем, я знала. Мясо, мясо, мясо. Сладкое, пузырящееся. Мужчинам нравится быть скотами. Настолько нравится, что они и бывают скотами.
После этого они обычно засыпают.
Проснувшись, он тихо стенал из-за боли в руке, которую отлежал, и попытался передвинуться. Само собой, не получилось. Само собой, это Прометеуса не испугало. Такое с мужчинами часто происходит после сна. Но и раскрыть глаза не получалось.
Я видела: ему хочется сразу уйти, что, в общем, неудивительно. Утром мужчине всегда хочется уйти. А руки у Прометеуса были связаны. Он с трудом повернулся на левый бок и наконец-то понял – на его голову что-то надето.
