— Сейчас мы ее, — поддержали балагура, — объездим…
Отец Паисий вздернул плечи, отчего стал выглядеть совсем жалким и съежившимся, накинул капюшон на голову повыше и засеменил быстрее. Со спины длинноволосого субтильного священника и впрямь можно было принять за девушку. Паисий мельком глянул на часы и нырнул за палатку на краю городка. Следовало торопиться. Буквально через несколько минут в Евроград завезут цистерны с вином, и начнется всеобщая попойка, которая закончится, как обычно, грабежами и насилием. И тогда уж его не пропустят, а непременно задерут рясу. А уже если люди увидят, знал Паисий, что это он, священник, то изнасилование, грозившее ему, будь он девушкой, детской игрой покажется.
— Сожгут, как несчастного Тудора! — горестно прошептал Паисий, поджав губы. — О, жестокая толпа. А ведь я смерти несчастного не хотел.
Толпа и вправду была жестокой. Паисий это прекрасно знал и понимал, что, в случае поимки, на снисхождение ему рассчитывать не придется. Ведь дети особенно жестоки. А из ста десяти тысяч жителей Еврограда сто восемь с половиной тысяч составляли подростки в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет. Преступления, которые они совершали в городе ежеминутно, были по дикости и жестокости своей вопиющими. Евроград вообще, с горечью понимал Паисий, являл собой средоточие зла. Истинный Вавилон наших дней. Рим Нерона, прихотью демонов перенесшийся в Румынию 2005 года. И виной всему он, Паисий.
А ведь начиналось все так красиво…
* * *
«… Бог, располагая всем для того, чтобы мы достигли цели своей, благословенной Италии, рассудил все же иначе. И за грехи наши мы были погублены разумением его и замыслом высшим… Впрочем, расскажу обо всем в той последовательности, в какой и происходили события. А подтверждением истинности моих слов будет мой тяжкий труд хрониста Крестовых походов отца Паисия. В миру же, до того, как стать хронистом, занимал я место сельского учителя в селе Ларга страны по названию Молдавия…
Итак, собрав двести тысяч человек, более трех четвертей из которых были дети, отец Паисий предпринял поход на святую для всех молдаван землю, Италию. Земля эта обетованная, говорил Паисий, сейчас стонет под ногами нечестивых итальянцев, мы же должны освободить ее и заселить Италию истинными православными молдаванами. Но первый Крестовый поход, — а хронику его я также вел тщательно и достославно, — не состоялся и мы были рассеяны, как египтяне были рассеяны промыслом Божьим. Потому, говорил отец Паисий, это случилось, что мы, взрослые молдаване, оказались недостойны той Богом отведенной нам участи… И из-за отсутствия чистых помыслов в воинстве Первого крестового похода он и был разгромлен. Потому, во Втором походе, по замыслу Паисия, должны были принять участие только дети. Именно они, чистые душой и разумом, спасти должны Италию от нечестивых итальянцев и открыть двери в этот божественный мир нам, молдаванам.
Первые три месяца мы ничего не делали, а лишь следовали за отцом Паисием по всей Молдавии, совершая крестные ходы, моления, радуя местное население гимнами во славу Италии и Бога и запасаясь провиантом, иногда и без согласия на то людей, нас этих провиантом снабжавших. Примерно на третий месяц в войске отца Паисия появились признаки разложения: юноши и девушки совокуплялись столь бурно, что даже отец Паисий, уже отпустивший эти грехи своей пастве, призвал их быть сдержанее и помнить о конечной цели нашего предприятия…
… на исходе четвертого месяца мы, наконец, перешли реку Прут, и нас никто не мог остановить — ни румынские пограничники, ни водная преграда, которая в тот день была необыкновенно тихой и спокойной, в чем мы увидели промысел божий и возликовали….
… а под городом Яссы нас окружили войска и предложили остановиться, а отца Паисия вызвали для переговоров. И румынский президент сказал, что не может пропустить наше воинство через свою страну, но бомбить нас и стрелять в нас ему не позволяет чувство румынского братства. Тем более, что всех румын очень растрогало столь искреннее стремление юношества Молдавии в Европу. Поэтому, посудив и порядив, отец Паисий и президент Румынии Басеску пришли к следующему. Румыния обязалась построить нам палаточный городок с несколькими зданиями из камня. И помочь строительными материалами, из которых уже мы сами должны были построить себе город. Также Румыния обязалась стать адвокатом Молдавии в Европейском парламенте и хлопотать за этих 200 тысяч молдавских детей, чтобы их впустили в Италию, не чиня никаких препятствий. Но нечестивые итальянцы, конечно, этому противились, и потому у румын ничего не вышло…
… а город назвали в честь Европы и европейской интеграции. Евроград. И стали мы жить в нем, ожидая решения судьбы нашей Европейским парламентом. Но Бог наслал на нас безумие, и молдавские дети стали превращать Евроград в подобие той страны, которую покинули, и прах которой отрясли со своих ног.
… В Еврограде расцвели буйно, как сирень в рощах у Днестра, коррупция, воровство, насилия и беззакония. Без взятки и шагу ступить нельзя было в городе. По вечерам юные крестоносцы творили насилия друг над другом, в городе вспыхивали драки, поножовщина. Улицы Еврограда представляли собой настоящую помойку, которой и свиньи бы не побрезговали. Девушки продавали себя за еду, юноши те, что посильнее, брали все силой, а слабые унижались, стремясь причинить боль лишь тем, кто еще слабее их. Канализацией, вырытой румынами, никто не пользовался. Нужду справляли прямо на улицах, туда же выбрасывали мусор и сливали помои. Общественную баню сожгли. В городе появился туберкулез, многие жители завшивели. Два университета, открытых, чтобы самосовершенствоваться в ожидании Италии, разгромили. Но не только рушили в Еврограде. Еще и создавали. Так, за три года в городе открыли более 400 питейных заведений, где спиртное продавалось рюмками и бутылками, на глоток и ведро. Отца же Паисия совершенно не слушала толпа детей. Появились кланы и группировки, преступные авторитеты и жулики.
И гибла наша мечта стать чистыми и удостоиться Италии.
А весь мир, глядя на наш город, поражался нашим несчастьям. А Италия после такого совершенно спокойно отказалась пропустить нас на земли свои, и когда после этого жители Еврограда собирались продолжить Крестовый поход, их плетями и дубинками загнали обратно. И продолжили они разлагаться и умирать.
Тем самым превратив Евроград в Молдавию…»
* * *
Паисий, вспомнив хронику, прослезился и приподнялся на локтях. Священник лежал у крайней к границе города палатке. Издалека донесся рев грузовиков, и по палаткам замелькали лучи прожекторов. Это включилось вечернее освещение Еврограда, осуществляемое румынами, которые окружили город войсками. Людей из города не выпускали. Но колонны с питанием, алкоголем, и вообще товарами, пропускали. Сейчас как раз должны были подвезти три цистерны с крепленным вином.
— Сладенького привезли! — хохотал кто-то у цистерн. — На десерт!
Позвякивая ведрами, от цистерн расходились подростки. Многие пили прямо у цистерн и падали, опьянев, там же. Торговцы румыны презрительно пинали их ногами, следя за расчетами. Одному из парней не хватило денег и он привел десятилетнюю сестру. Продавец вина, презрительно поморщившись, отлил котелок зелья и, пока мальчик лакал его, увел девочку в кабину. Через час, избитую и плачущую, вытолкнул и что-то сказал брату. Тот, уже изрядно пьяный, промычал ответ. Торговец налил ему ведро вина и, подняв онемевшую от ужаса, побоев и насилия девочку, запер ее в машине. Увозит, понял Паисий, купил и увозит. Но взял себя в руки и отвернулся…
