Закончив, Серафим прислушался. Река шумела неодобрительно. И даже надломанное дерево у ближайшего поворота скрипело как-то недовольно. Действительно, не прощание какое-то, а программная речь получилась, недовольно подумал Серафим. Вздохнув, он перекрестился и сказал:
— Извини, Василий, и этот вариант какой-то… не такой. Сейчас… По-другому придумаю…
Так он пытался сказать речь почти день, пока даже покойный не выдержал и не возмутился, сказав:
— Мэй
[17]
, Серафим, что ты тянешь, как кота за хвост?! Будь мужчиной! Раз-два, прощай дорогой друг, ты был надежный товарищ и верный муж, три-четыре, и предал тело воде!
Виновато покивав головой, Серафим так и сделал. И заплакал, глядя, как тело Василия скрывается за поворотом. И плакал до самой Ларги, куда пришел на следующий вечер в сумерках, которые тем темнее под небом свисали, что на окраине Ларги горел факел. Подойдя к нему поближе, Серафим глядел на горящий столб. Огромный столб высотой в три метра. Он пылал, трещал, брызгался искрами, горячим жиром, грязными ругательствами и предсмертными проклятиями…
Это сельчане торжественно сожгли деда Тудора.
* * *
Пропажа велосипеда, который позаимствовали, ради педалей, Василий и Серафим, стало тяжким ударом по психике деда Тудора. Ведь пешком добираться до поля, лежащего в десяти километрах от дома, Тудору было слишком тяжело. Получалось, что его рабочий день удлинялся на четыре часа. Дед, вкалывавший по шестнадцать часов, понимал, что это конец…
Первые два месяца после пропажи Тудор только и делал, что кружил по двору, как ставший вдовцом лебедь, да причитал.
— Куда же он подевался, да куда же? — недоумевал дед. — Жалко, Серафим куда-то уехал. Тот молодой и видит зорче сокола. Уж он бы мне помог найти велосипед. Я-то, небось, машину засунул куда, да по старости забыл…
Листки календаря облетали со стены, как зерна кукурузы с початка при лущении, а велосипед все не находился. Зима постелила белые свои простыни, да прикрыла ими холмистые груди Молдавии, а велосипед все не объявлялся. Весна сдернула кое-где почерневшие за три месяца снежные простыни, а велосипед не катил обратно. Наконец, лето залечило открытые раны грязных луж на сельских дорогах, и велосипеда, конечно, не было…
Осенью дед Тудор узнал, наконец, истину, которую от него тщательно скрывали односельчане, жалея старика.
— Велосипед деда Серафим взял, для подводной лодки, на которой он в Италию с Василием уплыл! — услышал как-то дед на крестинах шепот и внезапно все понял. — Только не говорите об этом деду, а не то он от горя с ума сойдет. Любил ведь Серафима, как сына!
… на следующий день Тудор пришел в церковь, и, столкнув Паисия со священнического места, поднял руку и попросил слова.
— Добрые молдаване, — начал он, — я имею желание сказать вам мои мысли про Италию. Слушайте и запоминайте. Италии… НЕТ!
Церковь привычно заохала. Где-то навзрыд зарыдал ребенок. Но дед Тудор был неумолим.
— Италия это сказки, — гремел он, — которые вам вешают на уши, как китайские макароны, чтобы вытянуть с вас по четыре тысячи евро! Италии не существует! Когда священник повел вас в Крестовый поход на Италию, то обманул вас! Нет никакого рая! Нет никакой благословенной земли, где вместо воды из крана течет мед, а в ванной люди разводят жирных карпов, и где горничные получают по тысяче евро в месяц! Ничего этого нет!
Народ со страхом смотрел на Тудора, а тот, словно Лютер, стучал по кафедре кулаком и взывал:
— Очнитесь, люди! Вас манят сказками об Италии, и вы срываетесь с насиженных мест, бросаете свою Родину, чтобы попасть незнамо куда и невесть чем там заняться. А ваши стада скудеют, ваша земля тощает, и ваши женщины и дети чахнут без вас!
— Но здесь все погибает и при нас, — робко возразил кто-то от стены с иконами, — и еще как рушится и погибает!
— А вот для того, чтобы вы уезжали отсюда, бросив свое имущество, и не пытались навести порядок дома! — вопил Тудор. — Вас и кормят баснями об итальянском рае! Вас отвлекают от вашей боли и оттого, что действительно нужно лечить. Опомнитесь, люди. Италии нет!
Люди слушали, не веря себе. Кто-то плакал, кто-то крестился. Тудор продолжал.
— Поймите, несчастные, мы стремимся к тому, что можем сделать здесь. Прямо тут, в Молдавии! Мы можем САМИ почистить свои дома, САМИ отремонтировать свои дороги. Мы можем подстричь кустарники и обработать поля. Мы можем перестать злословить, пьянствовать и лодырничать. Мы можем стать добрее, терпимее и нежнее друг к другу. Мы можем перестать вырывать страницы из книг в библиотеках и плевать на выметенный двор. Прекратить обманывать! Начать жить по правде! Италия, настоящая Италия — В НАС САМИХ!
Толпа угрожающе зашумела, и к деду Тудору потянулись враждебные руки. Набрав воздуха, он успел выкрикнуть напоследок:
— Отныне я становлюсь сельским священником! И объявляю веру в Италию ересью! Потому что истинная Италия находится в каждом из нас! И верить отныне можно только в нее. Отпус…
* * *
«… толчок же Второму крестовому походу на Италию дал… еретик дед Тудор из села Ларга. Того самого, откуда был родом и наш предводитель, отец Паисий. Люди говорили, что только Ларга, породившая настоящего духовного отца нашего, могла дать и такого антихриста, каковым был дед Тудор… Еще говорили, что даже в дьявольском своем упорстве и злобе дед Тудор все равно исполнил предначертанное ему Богом. Потому что именно его, Тудора, ересь и пробудила от духовной спячки отца нашего, батюшку Паисия… Ведь после неудачи первого похода отец Паисий впал в грех отчаяния и уж было собирался сложить руки, держащие боготворящий крест истинного молдавского православия…
… Явившись как-то в церковь, он, Тудор, стал со священнической кафедры проповедовать настоящую ересь. Говорил де, что не существует Италии, и сказки все это, и другие богопротивные ереси утверждал, от которых воспылало гневом сердце истинных христиан. И собрались они, и связали деда Тудора, и устроили над ним суд праведный, на котором присутствовал и я, бывший сельский учитель, а ныне хроникер Первого и Второго Крестового походов на Италию… И я записал часть вопросов, заданных Тудору, которого за неверие его в истину, бога и Италию приковали к огромному столбу. И били нещадно, пытая также и словами. Затем, согласно нашей обязанности, мы потребовали судебным порядком от Тудора, чтобы он дал в должной форме, прикоснувшись к святому Евангелию, клятву, что будет говорить, как выше упомянуто, правду относительно того, о чем его будут спрашивать. Этот же Тудор ответил на это следующим образом: „Я не знаю, о чем вы хотите меня спрашивать. Возможно, вы будете у меня спрашивать то, о чем я вам не скажу“. Когда же мы ему стали говорить: „Вы поклянетесь говорить правду относительно того, что будут у вас спрашивать касательно веры и что вам будет известно“, он снова ответил, что относительно того, что ему известно, он охотно поклянется. Но относительно того, что ему неизвестно, он оставляет за собой право не отвечать суду ничего… На это отец Паисий велел лить в глотку Тудору горячую воду и спрашивать, у кого тот набрался еретических мыслей об отсутствии Италии, как рая земного. А Тудор, несмотря на пытку, злословил и утверждал, что ни бога ни Италии нету, и вообще всячески суд поносил. А мы же, поразмыслив над его заблуждениями, приняли твердое, от Бога, решение спасти душу еретика, предав гибели его тело…
