— Слышь, отец, — поманил председатель как-то отца Василия на серьезный разговор за угол дома, — сдается мне, что сын твой замыслил такое…
— Какое? — поразился отец. — Что он, кроме шестеренок своих, замыслить может? Да и как шестеренку замыслить-то?
— А ты ступай за мной, да погляди, — зловеще грустно сказал председатель, после чего отцу Василия стало как-то особенно неуютно и одиноко на пыльном дворе.
Прокравшись к сараю, где Василий занимался техническими работами, мужчины осторожно приоткрыли дверь и заглянули внутрь. Самого Васи в доме не было, работал в поле, потому можно было не бояться. Но все рано было боязно. А вдруг в сарае — адская машина?..
… А ведь примерно она там и оказалась! Онемев от ужаса, председатель и отец Василия глядели на странную конструкцию, напоминающую три этажерки, поставленные друг на друга непонятно чего ради. Напомнило все это председателю, о чем он и не преминул шепотом заявить, огромный старинный корабль, с обилием парусов. Отцу это не напомнило ничего, кроме ссылки в Сибирь, которую он, тогда совсем еще ребенок, еле пережил с родителями-кулаками. Правда, вслух об этом крестьянин не вспомнил — ссылал-то их в Сибирь нынешний председатель, а чего хорошему человеку худое напоминать?..
— Интересно, что это? — вместо этого сказал он. — Уж не тряпки какие-то на фанере, да с рейками?
— Да уж тряпки, и на фанере, и с рейками, — ядовито поддразнил председатель, — так ведь что толку-то, если мы самого главного не знаем?
— Чего? — испугано спросил отец, и сердце его сжалось, потому что сына он любил, и сердце у него после Сибири было жалостливое, а глаз слезливым. — Чего мы с тобой не знаем?
— Мы с тобой не знаем, — стиснул зубы председатель, нахмурившись, — ЦЕЛИ, с которой твоим преступным сыном был создан этот преступный аппарат.
— Слушай, Коваль, — сказал, смелея от трусости, отец Василия, — ты сыну дело не шей. Чай, двадцатый съезд уж прошел. И вас, сталинистов, мы всех разоблачили. И сына моего на мучения на Север куда отправить, как ты нас отправил, я тебе не дам, понял?!
— А что, — искренне обиделся председатель, — глядишь, отправим куда, а он перевоспитается.
— Я тебя, — со слезами на глазах, потому что снова вспомнил себя маленького в Сибири, сказал отец Васи, — сейчас вилами в бок перевоспитаю.
И аккуратно притиснул председателя вилами к стене сарая. Несколько минут мужчины глядели друг на друга, а под ногами у них мелькали шустрые, как блохи, сельские куры. Глаза у отца Василия побелели, и он начал на вилы давить. Правда, от страха он сам умирал. Ведь он, — в чем никогда и никому не признался, — всю жизнь был не мужчиной, а дубиной поломанной. Всего боялся и по ночам часто плакал, когда вспоминал своего отца: тот возвращался в поселение с окровавленными от рабской работы руками и кусал губы, пока мать раны жиром мазала… Как мать шишки по ночам, чтоб никто не видел, собирала и лущила, а семена толкла и в хлеб добавляла…. Как кончились к январю припасы, а зима в Сибири долгая, и брат, любимый брат его, пятилетний Гриша, от голода опух, животик у него расперло, и лежал под забором, и все просил мамку поесть, а потом замолчал…
Глядя на своих давно умерших, — едва из ссылки вернулись, — родителей, отец Василия с глазами, полными слез, почти лег на вилы. Председателя пока спасала папка.
Коваль сначала удивился, потом испугался и ситуацию попробовал разрядить.
— Ну, может, он и не вредитель, сынок-то твой, — умиротворяюще пробурчал он, — может, его по ошибке в кружок троцкистов приняли, вот он и сварганил это…
— Да что ЭТО?! — снова заплакав, спросил отец парня, — может, здесь и нет ничего такого!
— Да ты погляди внимательно-то, — снова осмелел председатель, — ну, как такая штука не может быть чем-то опасным, подозрительным и крамольным?
Отец Василия вздохнул, опустил вилы и присел на корточки, вглядываясь в сынов агрегат. Что уж говорить, выглядел он чем-то опасным, подозрительным и крамольным. А значило это только одно. Сына посадят. Сердце отца сжалось и навсегда замерло. С тех пор он и заикаться немножко начал, и губа у него нижняя то и дело подрагивала. Председатель с удовольствием наблюдал за тем, как односельчанин его страдает, и жалел, что нет у него возможности сфотографировать это и повесить фото на доске позора у правления Ларги. Ведь в глубине души Коваль так и остался сталинистом, и двадцатый съезд ему был нипочем.
— А что это вы тут делаете? — удивился Василий, застыв на пороге сарая. — Папа? Товарищ пре…
И не успел он договорить, как отец его свалился ему в ноги, рыдая, и начал просить:
— Ох, Вася, Васенька, скажи, что ты затеял? Против советской власти что надумал? Что это за адская машина тут у тебя?! Покайся! Пошли вместе в райотдел, сдадимся. Тех, кто сдается, долго не мучают! Ох, кровинушка, что ж ты…
— Явку с повинной пусть напишет, — деловито предложил председатель, усевшись на корточки, — у меня вот и бумага есть, и ручка. Только в самом низу пусть обязательно укажет, что это я, председатель Коваль, помог бдительностью своей его козни разоблачить!
— Укажет, укажет, — рыдал, корчась, отец Василия, — все укажет, только ЕГО не мучайте, ЕГО оставьте, идолы, сына моего единственного…
— Идолов, — высунул язык председатель, который уже что-то строчил, — тоже в протокол занесем…
Василий сначала не понимал, а потом все сообразил и рассмеялся. Распахнул окно сарая, и куры из него повылетали все, и пух их, и воздух свежий влетел, и смеялся Василий так долго и так заразительно, что с глаз отца его будто кто бельма срезал. И понял он, что времена уж нынче не те, и расстреливать его сына единственного никто не будет, и не сделал он, — комсомолец и отличник по физике, химии и математике, а литературу, что ж, литературу они подтянут, — ничего плохого. Понял это и председатель Коваль, а потому с сожалением порвал донос и протокол, которые уже составил. Вася, отсмеявшись, подошел к странному агрегату, вызвавшему столько подозрений у бдительного председателя, и сказал:
— Тяни за мной на сельскую площадь, падла, первую советскую копию первого самолета братьев Райт!
* * *
— Перед нами, — начал лекцию семнадцатилетний и очень красивый Василий, чем-то похожий на вошедшего тогда в моду Григория Григориу, — первая точная советская копия первого самолета братьев Райт, товарищи! И, следовательно, товарищи, перед нами первая копия первого самолета в мире!
Толпа уважительно молчала, глядя, как Василий, не спеша, ходит вокруг странного агрегата, мало похожего на самолет, с указкой. Но против лекции никто не возражал, потому что за нее освободили от работы в саду и в поле. Неподалеку от сельчан с довольным видом прохаживался руководитель районного ДОСААФ, счастливый из-за того, что в подведомственном ему селе объявился механик-самородок.
— Что представляет собой, товарищи, самолет товарищей Райт? — спросил Василий, язвительно добавив: — Принятый некоторыми товарищами за странный и подозрительный агрегат?
