– Что-то вспомнил? – склоняется он ко мне.
– Ага, – устало говорю я.
– Как ты сказал? – припоминаю я.
– Мне всю жизнь снится, что я совершил убийство, а потом вдруг оказывается, что я его и правда совершил, – говорю я.
– Ну, да, – с пониманием кивает он. – И как ощущения?
– Ужас и облегчение, – признаюсь я.
– Слава богу, что ты догадался, – говорю я.
– Такой сон, длиной в жизнь, меня бы прикончил, – вздыхаю я.
– Я догадался в школе, – садится легавый.
– Когда притворялся вырубленным, а все ждал, ударишь ты меня или нет, попробуешь убить или нет.
– И вот когда ты не сделал этого, я понял, что ты и есть убийца, – говорит он.
– А ведь я почти поверил, что ты чист, – вздыхает он.
– Наверняка ты и сам поверил, – пожимает плечами он.
– Читай, – бросает он досье, но я его даже не открываю.
– Какой смысл отпираться? – спрашиваю я.
– Ну да, – кивает он.
– Ну и что мы будем делать с нашей не разрешимой пока проблемой? – спрашиваю его я.
Он улыбается, и луна, выползая из его рта, говорит:
– Разрешим ее.
И он решает ее. Правда решает.
– Пламп!!! – говорит он.
Но это позже. А сейчас он перекладывает пистолет в левую руку, а я не шевелюсь, и наливает нам еще.
– Твое здоровье, ацтек, бля, – говорит он.
– Ага, – говорю я.
– Сначала я хотел тебя сдать, – говорит он.
– Но это хлопотно, да и те две девки… – морщится он.
– Да и не хочу я, чтобы тебя судили и держали в дурдоме до конца жизни, слишком ты для этого хороший мужик, – неожиданно признается он.
– Солнце всегда изменяло ацтекам, – говорю я.
– Они веками убивали людей, а ведь всего-то и требовалось взять да и убить одного единственного изменника, Солнце, – говорю я.
– Вот тебя торкнуло! – смеется он.
– Возьми себя в руки, – просит он.
– Полиции не будет, обещаю, – обещает он.
Мы выпиваем, и я вижу, что над луной появляется слабое, но розоватое и все же видимое свечение. Не сразу, но до меня доходит, что это обещание. Луна обещает мне день. Что ж, вот-вот на небе появится солнце, которое сотни лет задабривали кровью, появится, чтобы исполнить свои обязательства.
– Ладно, оставим причины, – говорит он.
– Поговорим о деталях, – оживляется он.
– Почему самоубийство? – спрашивает он.
Я перевожу дух.
– Я любил Свету, – говорит он.
– Но обрадовался ее смерти, – признается он.
– Я подумал, вот здорово, вот выход из ситуации, она и от меня ушла, и никому не принадлежит, так что обе стороны удовлетворены, исключая Свету, конечно, – смеется он.
– Ее смерть меня устраивала, я это понял, – кается он.
– И вот эта-то моя подсознательная радость и стала, наверное, причиной того, что я не стал копать в ее самоубийстве очень уж сильно, – признается он.
– Хоть ты и маскировался, как мог, – признает он.
– Но, поверь, возьмись за тебя бригада из пяти оперов, двух палачей и трех аналитиков, да еще и сорока-пятидесяти патрульных и участковых для добычи улик, тебя бы раскололи, – уверяет он.
– Со всеми твоими сраными ацтеками, – кивает он.
– Так что можешь меня поблагодарить, – предлагает он.
– Спасибо, – говорю я, потому что луна кивает.
– Луна кивнула? – спрашивает он.
– У меня тоже крышу сносит, – жалуется он.
– В общем, – говорит он, – я спустил дело.
– И думал даже, что мы с тобой сблизимся, – делится он надеждами, – мне интересно было понять, что она в тебе нашла. Что это за человек, из-за которого она взяла пистолет, приставила к своей груди и выстрелила.
– И не нашел ответа, – признается он.
– Разве что ответ в том, что вы отлично трахались, но если это ответ, то я не желаю таких ответов, – поджимает он губы.
– Это не ответ, – утешаю его я.
– Знаешь, как иногда бывает, – делюсь я, – с одной ты чемпион, а с другой – улучшенная версия бревна, причем именно ты, а не твоя лучшая часть.
– Это все зависит от другого, – говорю я.
– От влечения, – объясняю я.
– Вот как? – говорит он.
– Ага, – говорю я, а он говорит:
– Пламп!!!
Вернее, это говорит его мужественный накачанный живот, и легавый, согнувшись, охает, а я выкручиваю ему руку и рву пистолет.
– Ох, – говорит он, свернувшись на полу.
– Я хотел в сердце, – говорит он.
– Как она, – пытается дышать он.
– Добей меня, – просит он.
– Спасибо, что пытался спасти, – шепчет он.
– Но я правда не хочу жить, – признается он.
– Зачем ты это сделал? – спрашиваю я.
– Без нее я все равно мертвый, – цедит он слова с кровью.
– Света, – зовет он и плачет.
Покачав головой, я сдвигаю в центр кухни стол и потихонечку взгромождаю на него легавого. Расстегиваю рубашку. Выглядит неаппетитно. Накидываю ему на живот скатерть и сажусь в угол. Я стараюсь двигаться аккуратно. Мне не хочется причинять ему боль.
– Мне жаль, что так получилось, – говорю я.
– Я сам виноват, – говорит он.
– Я о Свете, – говорю я.
– Ты маньяк? – спрашивает он.
– Разве я похож? – спрашиваю я в ответ.
– Нет, – с надеждой выдыхает он.
– Я не маньяк, – говорю я.
– Кстати, я боюсь не успеть, – говорит он, и по его болтливости я понимаю, что ранение самое что ни на есть смертельное, – поэтому извини.
– Я прерву, – хрипит он.
– Валяй, – киваю я.
– Я потрахивал Женю, – говорит он.
– Прости, – говорит он.
– Я уверен, вы разберетесь. Этого никто, кроме нас, не знал, – шепчет он. – Я думаю, мы, как мужчины, должны были и это выяснить.
– С год, – говорит он.
– Фактически с того дня, как она стала с тобой жить, – сообщает он.
– И знаешь, ей-богу, именно с ней я и понял то, о чем ты мне говорил, – улыбается он через силу.
– Ну, когда с одной ты так себе, а с другой чемпион, – выдыхает он и долго собирает воздух.
– С Женей я был чемпион, – говорит он.
