– Господи Боже наш, – говорит священник.
– Господи Боже наш, – говорит Женя.
– Господи Боже, боги всего мира и вселенной, все сверхъестественное, что только есть в этом мире, силы природы и разума, – думаю я.
– Во спасительном твоем смотрении, – говорит священник.
– Во спасительном твоем смотрении, – кротко повторяет моя овечка.
– Не ради меня, но ради этой кроткой, красивой и жизнерадостной женщины, созданной любить и отдавать все, что у нее есть, – думаю я.
– Сподобивый в Кане Галилей стей честной показати брак, – молит священник.
– Сподобивый в Кане Галилей стей честной показати брак, – с трудом повторяет Женя не очень понятные для нее слова.
– Ты, социалист, благословивший бракосочетание в Кане, – думаю я, – пришедший туда, чтобы есть и пить и утолить жажду общения, ты, милостивый, один ты или нет, но я прошу тебя, не ради меня, а ради нее, пожалей нас.
– Твоим пришествием, Сам ныне рабы Твоя, – нараспев читает священник.
– Твоим пришествием, Сам ныне рабы Твоя, – машинально повторяет Женя.
– Мы, два светлячка в твоем не самом любимом и наверняка не очень ухоженном парке, – думаю я.
– Говорите имена, – сурово требует батюшка.
– Евгения, – тихо говорит Женя.
– Владимир, – произношу я впервые за много лет свое имя.
– Евгения и Владимир, – повторяет уже священник.
– Яже благоволил еси сочетатися друг другу, – продолжает священник.
– Яже благоволил еси сочетатися друг другу, – говорит Женя.
– В конце концов, ты сам хотел, чтобы мы размножались и пели гимны в твою славу, и этим ты ничем не отличался от божеств ацтеков, да и любых других, – думаю я.
– Да и вообще люди для вас, богов, как тля для муравьев, – думаю я.
– Размножайтесь, чтобы курить фимиам, – горько думаю я.
– Прости меня, – пугаюсь я.
– Если и рассердишься, то лишь на меня, ладно? – спрашиваю я.
– В мире и единомыслии сохрани, честный их брак покажи, – поет священник.
– В мире и единомыслии сохрани, честный их брак покажи, – с удовольствием повторяет Женя, и я еще раз замечаю, как она красива.
– Честный брак, – думаю я, – это уже немного не для нас с тобой, милая, хотя мне плевать на то, что мы нагрешили на тысячи полторы лет ада, а может, нас с тобой простят за эту формальность?
– Нескверное их ложе соблюди, непорочное их сожительство пребывати благослови, – строго косит на нас священник, и я знаю, что он думает о том, что перед венчанием мы прожили пять дней в гостинице, само собой, не в разных же номерах.
– Нескверное их ложе соблюди, непорочное их сожительство пребывати благослови, – с милой улыбкой повторяет Женя, и я вижу, что моя без минуты жена унаследовала от Иисуса все самое лучшее и самое женское и что она и вправду умеет одним касанием превращать воду в вино, а грех – в святость.
– Нескверное их ложе соблюди, непорочное их сожительство пребывати благослови, – повторяю я, чувствуя необычную жажду ее тела.
– И сподобия к старости маститей достигнути, чистым сердцем делающе заповеди Твоя, – назидательным тоном говорит священник.
– И сподобия к старости маститей достигнути, чистым сердцем делающе заповеди Твоя, – словно обещание, произносит Женя, и лицо священника смягчается.
– Если я сумею выпутаться из всей этой истории, – даю я обет, – то буду блюсти все твои заповеди и, кажется, уже никогда не изменю этой женщине.
– Так сойдет? – спрашиваю я икону.
– Ты бо еси Бог наш, Бог еже миловати и спасати, и Тебе славу воссылаем, – завершает молитву священник.
– Ты бо еси Бог наш, Бог еже миловати и спасати, и Тебе славу воссылаем, – говорит Женя, приготовившись откидывать вуаль.
– Ты бо еси Бог наш, Бог еже миловати и спасати, и Тебе славу воссылаем, – говорю я, остро чувствуя запах моря, и вдруг понимаю, что гарью-то и не пахнет, неужели все это?!
– Со Безначальным Твоим Отцем, Всесвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков, – грозно рычит священник.
– Со Безначальным Твоим Отцем, Всесвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков, – пискнула Женя.
– Со Безначальным Твоим Отцем, Всесвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков, – искренне говорю я.
– Аминь! – восклицает священник.
– Аминь! – восклицает Женя.
– Аминь! – едва не кричу я.
– Все, – торжествует священник, – отныне вы муж и жена!
– Целуйтесь! – велит священник.
Нас начинает трясти. Я, ухватившись за руку Жени, снимаю вуаль с ее удивленного лица и целую ее очень долго.
Мы еле держимся на ногах.
– Это землетрясение, небольшое, – доносится до нас голос священника, – такое в горах случается часто.
– Хватит, – довольно говорит он.
– Дети мои, выйдем отсюда, – просит он.
– Я привык и чувствую, что опасности нет, – говорит он.
– Но из-за вас беспокоюсь, – говорит он.
– Н у, хватит целоваться! – смеется он.
Мы выбегаем из церкви как настоящие молодожены.
Смеемся и держимся за руки.
...
Дело 1298-G (закрыто по приговору суда), 2005 год, архив МВД РМ. Страница 12 дела, вещественное доказательство № 34, страница 98 из дневника подозреваемого
…Любимая, если бы ты знала, какую боль причиняют мне все твои измены. Страшные, словно раны, нанесенные бритвой наотмашь, не до кости, а так, чтобы вспороть как можно больше кожи, заставить страдать. Будь ты милосердна, как ацтек, ты бы сразу пронзила мою грудь длинным ножом, ты бы вырвала сердце, и я, вздохнув счастливым, умер бы. Ты же мучаешь меня и мучаешь – моя мука словно долгая песня для тебя в твоем странствии по постелям мужчин…
…Милая, как тебе известно, все женщины мира – это всего-навсего одна женщина. Мать-Богиня Тумана. Если бы я был засранцем из никому на хер не нужного института, я бы обязательно припомнил ее имя. Блеснул бы знанием культуры ацтеков. Хотя, конечно, никакое это не знание. По-настоящему надо чувствовать Женщину Тумана, а как ее зовут – не имеет значения. Ближе всех к разгадке был бразильский писатель Амаду, ну, книжки которого есть на полке каждой уважающей себя советской семьи. Апдайк, Воннегут, Фитцджеральд и Амаду. Так вот, Амаду знал, что во всем повинна Иеманжа – это так называли Женщину Тумана грязные бразильские негры, переселенные жить в Америку из своей зачуханной Африки. Краем
уха они услыхали от случайно уцелевших жрецов ацтеков про Женщину Тумана и сочинили сказки про Иеманжу, живущую в морях…
