* (Что я и делаю, растолкав легавого, который тупо моргает, везет меня домой, молчит всю дорогу, молчит, пока я рассказываю ему, что произошло за время его отключки, молчит, когда я прошу его быть осторожнее, и, так и не проронив ни слова, уезжает, напутствуемый моими настойчивыми просьбами избавиться от машины.)
** (Я решаю купить машину, чтобы нам с Женей было на чем выехать за город.)
*** (Конечно, потрахаться.)
**** (Ведь я – см. примечание*.)
– Вам нужно уехать, – говорит легавый.
– На пару недель, не больше, – садится он в кресло.
– Я за вас беспокоюсь, – отводит он от Жени глаза.
– Лучше бы ты отводил глаза от меня, – ехидно говорю я.
– Гомеопат хренов, – говорю я.
– Любитель трав и природы, – улыбаюсь я.
– Все чисто, – отводит глаза он.
– Машина уже в Румынии, ее там снова соберут по частям и продадут как новую, – говорит он.
– В школе тоже все в порядке, – уверяет он.
– О чем это вы, мальчики? – спрашивает Женя.
– А, ерунда, – гладит он ее взглядом, и я думаю, что нам с ней и правда не мешало бы уехать.
– А если он вычислит нас по дороге? – подразумеваю я преступника.
– Уедете быстро и тайком, – говорит легавый.
– Умчитесь на крыльях любви, – пошлит он.
– Я вам завидую, – становится он серьезным.
– Он милый, – улыбается мне Женя.
– Спасибо, – говорит легавый.
– Оно того не стоит, – польщен я.
– Да я не об этом, – пристально смотрит он на меня.
– А о чем? – спрашиваю я.
– Спасибо, что передумал, – многозначительно глядит он мне в глаза.
– Ну, с молотком, – углубляет он тему.
– Я по следам все понял, – улыбается он.
– Не забывай, ты же имеешь дело с легавым, – улыбается он.
– А я тут займусь ловлей на живца, – говорит он.
– Причем живцом буду я, – решительно настроен он.
– Вот было бы здорово, если бы он убил тебя, а ты его, – устало говорю я.
– Все проблемы были бы решены, – мечтаю я.
– Может, я и правда хочу умереть, – поджимает губы он.
– Найди себе телку помоложе и забудь обо всем, – говорю я.
– Прости, – прикусываю я язык.
– Ничего, – говорит он.
– Что ты знаешь о молодых телках, о том, что ты можешь дать меньше того, чем они хотят, и о желании все же обладать ими? – спрашивает он.
– Ничего, – примирительно поднимаю руки я.
– Проехали, – говорю я.
– Пожалуй, мы и правда уедем, – говорю я.
– Счастливого пути, – желает он счастливого пути и встает.
– Тот чемодан, что в коридоре, – вспоминает он.
– Ну, большой, с колесиками и ручкой, – уточняет он.
– Это подарок.
– Прямо свадебное путешествие, – говорит Женя.
– Почему бы вам не пожениться? – спрашивает легавый.
– Да он с ума сошел, – говорю я.
– Точно, – поддерживает меня Женя.
– Вы любите друг друга, – говорит легавый.
– Вот и вступайте в законный брак, – советует он.
– Браки часто бывают несчастливыми, – многозначителен теперь уже я.
– Это ничего, – не сдается он.
– Лишь бы мужчина оказался молодцом, – достойно парирует он.
– И порядочным! – завершает он.
– Мерзавцем, – завершает Женя.
Мы смеемся и, проводив легавого, собираем вещи.
Мысль о браке не покидает меня.
– Давай поженимся, – предлагаю я.
– Прямо здесь, – прошу я.
– На этой поляне? – смеется Женя.
– Ты понимаешь, о чем я, – запрокидываю я ей голову и долго целую.
– Удивительно, – говорю я.
– Ты первая женщина, которую мне хочется целовать, – признаюсь я.
– Это любовь, – улыбается она.
– И не только целовать, – сжимаю ее я.
– Ах, – говорит она.
Мы падаем навзничь и глядим в небо. На расстоянии двух вытянутых рук от нас оно – серое, горное, румынское – мельтешит карпатскими облаками. Они то белые, то желтые – смотря как падает свет. Мы на высоте двух километров, забирались на этот альпийский лужок часа два. Пришлось пройти мимо поваленных для лосей деревьев – чтобы кору жевали, объяснил пастух – и нескольких крестов, воткнутых в изголовье могил разбившихся альпинистов.
– С детства боюсь высоты, – признался я Жене.
Потом карабкались по крутому склону и наконец добрались до луга. Окаймленный соснами, поваленными прошлыми бурями, луг выглядит как зеленый пруд. Посреди, под огромной горой – они тут нагромождены друг на друга, как грязная посуда в раковине холостяка, – есть небольшая хибара. Две стены, поставленные друг к другу косо, чтобы хранить от дождя собранное сено. Вот и все. Женя, разувшись, бежит по лугу к сену.
Глядя ей вслед, я думаю, что у нее:
а) крупные, тяжелые губы; * (Тем не менее они не выглядят как тяжелые слитки ботекса или парафина, или какое там еще дерьмо сейчас принято заливать себе в губы, заливать, словно свинец в форму. Они крупны, но это видимая тяжесть воздушного шара. На деле стоит подуть ветерку, и он, вздрогнув, улетает. Так и твои губы, Евгения. Тяжелы по форме, легки по содержанию. Ты умеешь вздергивать верхнюю. Получается забавно и мило. Глядя на твои губы, я теперь думаю о том, что ведь даже несчастливый брак – это все же какой-никакой, но опыт, а когда ты улыбаешься, я вынимаю из себя сердце и дарю его Солнцу.)
б) широкая крепкая спина;
* (Я так понимаю, это результат занятий спортом. Ты как-то обмолвилась, что до поступления в медицинский колледж – ох уж этот медицинский колледж, мечта всякого уважающего свои мечты эротомана города, – играла в баскетбол за сборную республики. Играла да вылетела. Из-за роста. Забавно, учитывая, что ты на половину головы крупного мужчины выше меня и мне приходится тянуться к тебе, когда я хочу поцеловать твои прекрасные, сочные, мягко-шелковые губы. Еще, глядя на них, я вспоминаю почему-то волчицу – волчицу, вскормившую Ромула и Рема, убийцу и жертву.)
в) глубоко посаженные глаза и густые брови;
* (На мое счастье, ты не вырываешь их безжалостными щипцами – этим заменителем ножниц, – и я могу насладиться видом того, что в старину называли соболиными бровями. Они черны, блестящи и задумчивы. Каждая твоя бровь влетает стрелой в мои глаза и, совершив гибельное путешествие по моему телу, выходит, как разрывная пуля, из бока, разворотив мне все. Слава богу, сердца в моей груди уже нет: я подарил его тебе чуть раньше.)
