– Сотни тысяч плотов, усеянных воинами с булавами в роскошных нарядах из птичьих перьев, – на глаз его набегает слеза.
– Воинов, поющих гимн Солнцу, воинов, которые при приближении земли соскакивают с плотов и по мелководью бредут к суше…
– И вся Европа становится огромным жертвенным камнем, – говорит он.
– Не правда ли, величественная картина? – спрашивает он.
– Выпейте, прошу вас, – мягко говорит он.
Священник тихо плачет, но пьет. Для этого ему приходится задрать голову, потому что руки у него связаны за спиной, да и сам он привязан к стулу. Священник сидит в углу церкви рядом со статуей Мадонны. Он выпивает все, что в чашке, и его лицо становится румяным.
– Не плачьте, прошу вас, – просит он священника.
– Сейчас вам станет хорошо, – обещает он.
– Это специальное зелье, пальчики оближешь, – смеется он.
– Если я расскажу вам, из чего я сварил его, вас стошнит, – предостерегает он.
– Впрочем, если хотите, могу прочитать вам небольшую лекцию, – говорит он.
– Лекцию на эту тему, – говорит он.
– Использование животных компонентов в зельях и магических обрядах уходит корнями… – пародирует он манеру лектора.
– …во времена ацтеков, – продолжает он.
– Именно в этих племенах получило широкое распространение человеческое жертвоприношение, – говорит он.
– То самое, которое из индейцев вытравила церковь вашего преосвященства, – говорит он.
– Каждый день на алтарь бога Уицилопочтли укладывали от пяти до десяти человек, – рассказывает он.
– Каждому из которых вырывали сердце, – говорит он.
– Сердце, вырванное у еще живого человека, должно было обагрить своей кровью каменную статую бога, – говорит он.
– Но что с вами? Вам дурно? – смеется он.
Священник мычит, потому что ему снова заклеили рот, и кивает. Ему и в самом деле дурно.
– Ерунда, – машет рукой он, – сейчас пройдет.
– У вас тут прохладно, – одобрительно кивает он.
– Так вот, заканчивая рассказ о жертвоприношениях, – вспоминает он.
– Дело в том, что они не были жестокими людьми, – объясняет он.
– Вся фишка в крови, – говорит он.
– Кровь – это магическая субстанция, и вот ее-то и нужно было ацтекам, – говорит он.
– А как достать ее из человека иначе, чем убив его? – спрашивает он.
– Увы, никак, – вздыхает он.
– Я понимаю, о чем вы думаете, – говорит он.
– Считаете меня психом, – грустно говорит он.
– Поверьте, это и правда, и неправда.
– Вы стали, отец, в некотором роде жертвой обстоятельств, – объясняет он.
– Ваша смерть станет Знаком для одного человека, – говорит он.
– Ну, а вдобавок Солнце получит вашу кровь, – ужасающе спокойно говорит он.
– Я вовсе не ретроград, который верит в каменных божков и считает, что можно возродить культ, погибший тысячу лет назад, – говорит он.
– В моем поклонении ацтекам есть здравое зерно, – пытается объяснить он.
– Меня устраивает подход, – объясняет он.
– Их подход, – уточняет он.
– Ацтеки были людьми, которые сами, добровольно – я бы хотел это подчеркнуть – шли на то, чтобы пожертвовать себя Солнцу. Понимаете? Можно не верить в Солнце, но нельзя не верить в самопожертвование этих людей, – задумывается он.
– Сейчас люди не такие, – разводит он руками.
– Вы можете представить себе современного человека, который пожертвует собой? – спрашивает он.
– А ведь этому учит и ваша религия, – подмигивает он.
– Так что никакой разницы между вашим богом, который сам полез на доски, к которым его приколотили, и ацтеками, ложившимися на камень, чтобы на нем им вырезали сердце, – нет совершенно! – говорит он.
– Больше того, – торжественно говорит он.
– Открою вам тайну, – шепчет он.
– Великую тайну, которую скрывали от всех нас сотни и тысячи лет, – говорит он.
– Иисус был ацтек, – медленно и отчетливо произносит он.
– И принес себя в жертву он именно как ацтек – не колеблясь, без размышлений и рефлексии, – говорит он.
– Но этот факт замолчали, – злится он.
Священник засыпает.
– Это зелье, – кивает он.
– Так и должно быть, – объясняет он.
– Это чтобы не было боли, – говорит он.
– Ацтеки не были садистами, – качает он головой.
– Иисус был ацтек, – повторяет он.
– Это замолчали его так называемые ученики, – кривится он.
– Петр и Павел, – презрительно хмыкает он.
– Конечно, они переругались, – хохочет он.
Священник моргает.
– Больше всего в Деяниях апостолов мне нравится ругань Павла с Петром, – смакует он.
– И если первый – этакий изнеженный глобалист с накрашенными ногтями, мечтающий о господстве над миром, то второй – типичный колхозник, которого вполне устроит контроль над Баварией и местной пивной, – снова смеется он.
– И знаете, мне иногда кажется… – присаживается он на лавку.
– Кстати, удобная штука, – смеется он, – вы молодцы, что придумали ставить скамейки в храме.
– Так о чем я? – морщит он лоб.
– Ах, да. Мне кажется иногда… – вспоминает он.
– …что если мы сделаем что-то экстраординарное, в духе ацтеков, – говорит он.
– …то эпоха прекрасной юности человечества вернется, – говорит он.
– …и мы будем жить, не зная ни сомнений, ни страха, – говорит он.
– …в раю, – поджимает он губы.
– …если каждый из нас станет лучше и чище… – грустит он.
– …то наступит великое время! – кричит он.
– …время ацтеков! – голос его гремит.
Он переводит дух и достает из дипломата кривой, остро отточенный нож. Священник всхрапывает и все же засыпает.
– Время ацтеков, – печально и торжественно произносит он. – Приди же, о время ацтеков.
Под крышей церкви раздается шум: это голуби.
– Приступим? – спрашивает он их.
...
Дело 1298-G (закрыто по приговору суда), 2005 год, архив МВД РМ. Страница 12 дела, вещественное доказательство № 34, страница 67 из дневника подозреваемого
«…Ты классическая ирландская стерва Мейлера, только сейчас я понимаю, почему твои эксы смотрят на тебя с испугом, – ты ведьма, твой лобок опален адом, ты продала душу дьяволу за власть над мужчинами, но уже, блядь, поздно что-то понимать. Уйти от тебя нереально – от героина не уходят. Трагедия еще и в том, что я хочу тебя не меньше, чем хотел тогда, завидев тебя у фонтана в центре города. Так не бывает, я знаю – все приедается, но ты нет – тут явно дело нечисто, стерва ты конченая. Я люблю тебя.
