христиан-демократов. Правда, в советники он не попал, но листовка с портретом
Тудора и надписью "Голосуй сердцем" хранилась у них дома рядом с чайником. То
есть, на самом почетном месте.
— Закипела вода? — спрашивает Леонида, и встает с постели. — Ты пока завари чай-
то, а я умоюсь…
После истории с выборами в районные советники Тудор почувствовал к себе
необычайную тягу к политике. Поэтому, когда подошел срок выборов в мэры села,
Кубряков и здесь свои силы попробовал. Увы, партия за ним уже не стояла, потому что
кандидатом от христиан-демократов стал местный священник, отец Филимон.
— Батюшке, — решили христиан демократы, — сам Бог велел представлять
христианскую партию…
Кубряков, скрепя сердце, согласился, и агитировал сельчан за батюшку Филимона. Тот,
правда, мэром так и не стал, потому что в село приехал Митрополит Бессарабии Илие
Преподобный, и много и долго ругался. По его словам выходило, что священник
служить может только в церкви, а если он в церкви служить не хочет, то может
убираться из церкви ко всем чертям собачьим!
— Ко всем чертям собачьим, — горестно прошептал Тудор Кубряков, и
перекрестился, — это же надо, так выражаться-то, а?.. И кто? Сам Митрополит…
Леонида вернулась в дом, умытая, посвежевшая, помолодевшая лет на двадцать. Тудор
с сожалением подумал, что вот такую жену топить уже жалко. А что делать, придется.
Тем более, они вместе так решили.
Тудор подвинул к жене чашку с крепким чаем, а сам вышел во двор. В углу, под
деревом, черпнул из бака вина, выпил стаканчик, и постоял, глядя на орех. На ветвях
дерева покачивались клочья тумана, и несколько капель воды. Значит, ночью было
холодно. Да и сейчас еще ночь, четыре часа всего…
Утопить Леониду Тудор решил после того, как жена узнала о своем диагнозе.
Несколько лет у нее болела грудь, и Леонида поехала в Кишинев, где онкологи
рассказали ей о такой болезни — раке. И определили, что жить ей осталось недолго. Тут
как раз подошло время очередных выборов в районные советники, и Тудор с отчаянием
понял, что не может и не хочет больше работать на земле. А хочет и может быть только
районным советником. Иными словами, устал он от работы, понял Тудор — а когда
Леонида умрет, то в одиночку он хозяйство вообще не потянет…
— Вкусно, — Леонида пьет чай, и ободряюще смотрит на мужа. — Очень.
Наконец, ко всем бедам добавилась еще одна. Леонида умирать в мучениях не хотела, а
убить себя ни в коем случае не могла. Самоубийство грозило неприятностями в виде
ада не только ей. Но и Тудору — пусть и не такими страшными, как загробные муки.
Человек, чья жена не на погосте лежит, баллотироваться в советники от христианско-
демократической партии в Молдавии ну никак не может. Худо-бедно, от социал-
демократов может, ну, или там, либерал-консерваторов, но шансов у представителей
таких партий на молдавских выборах совсем нет… В общем, начало года получилось
совсем плохим. Тут-то Леонида, умница, золотая голова, и нашла выход.
— Ты, — глядя в сторону, сказала она Тудору, — утопи меня. В бочке с вином. Я
читала, в Англии принца так когда-то утопили. Читала, мол, это не больно, потому что
пьянеешь. А потом скажешь, что, мол, в подвале бочку открыла, да поскользнулась и
упала случайно. И меня от смертной муки избавишь, и себя от позора…
И показала мужу газетную вырезку. Речь в ней шла о президенте страны Мирче
Снегуре, которой как раз отправил в отставку премьера Друка. Снегура публицист по
фамилии Дабижа сравнивал с английским королем Ричардом Третьим, тираном и
скотиной.
— Возьмем, к примеру, — прочитала Леонида часть заметки, — Ричарда III, короля
Англии, жившего в 1452–1485 годах нашей эры. Он вошел в историю, как первая
жертва политических технологий, как урод и злодей, приказавший утопить в бочке с
вином двух малолетних племянников, и одного принца, Кларенса. Тот, впрочем, сам
попросил утопить себя в бочке с мальвазией…
Разумеется, Тудор отказался и на жену накричал. Но это было полгода назад. И вот,
этим утром он глядит на Леониду, пьющую чай, и собирается ее утопить. Вино
придется вылить, но это не беда. Ради такого дела… К тому же, — и это тоже придумала
Леонида, — Тудор всегда может потом намекать на странные обстоятельства гибели
своей жены, используя это, как она сказала, "в политических целях".
— Это как? — тупо спросил Тудор, когда Леонида ему это сказала.
— Ну, — жена была терпелива, — прямо не скажешь, но намекнешь. Что, мол, меня,
жену видного христиан демократа, утопили коммунисты. А когда тебя спросят, — "так
ее утопили коммунисты"? — ответишь, я такого не говорил, это вы сами сказали…
— А, — кивнул Тудор, — и понял, как безнадежно будет не хватать ему умницы-жены.
И сейчас глядел на нее и думал, как сильно он все-таки ее любит.
Леонида допила чай, и, как была, — в ночной рубашке, — пошла с Тудором в подвал. У
бочек они постояли немного.
— В эту? — спросила жена, ткнув рукой в бочку.
— Да, — сглотнул комок Тудор, и вытер слезу. — Крепкое, как ты просила.
— Да, — улыбнулась Леонида, — чтоб сразу забыться. Ну, выше нос, муженек.
Супруги обнялись, и Кубряков неловко ткнулся носом в щеку Леониды. Целоваться он
не очень умел. Да и всего остального тоже — до женитьбы на Леониде. По-настоящему
любви его научила только жена. Она была его лучшей любовницей, его лучшим
советчиком, его лучшим другом…
Тудор, не стесняясь, зарыдал, а Леонида, резко выдохнув воздух, наклонилась и
бултыхнулась головой в бочку. Кубряков резко задвинул крышку, задвинул защелку и
бросился вон из подвала. Ему не хотелось слышать стонов жена, а то, что она будет
стонать, крестьянин не сомневался. Тудор знал: Леонида вряд ли сразу опьянела. Ведь
в бочку была налита чистейшая вода. Нет-нет. Тудор очень любил жену.
