Я бросаю окурок на рельсы, и ухожу навсегда.
Окна
Тут-то на опушку и выбежали "омоновцы". И, вместо прыжков и стрельбы, которых я
ожидал, устроили настоящий цирк. Просто попадали на землю и смеялись. Им даже
маски пришлось снять, так они смеялись. И, знаете, с тех пор секс для меня -
освоенная, но заброшенная территория. Земля, покинутая не по своей воле. Как
Сахара, которая когда-то цвела и зеленела, а сейчас угрюмо пересыпает песок из
ладошки в ладошку горячего, сухого ветра.
Нет, чисто физиологически к сексу я все еще способен. Но этого ведь недостаточно.
Теперь меня даже окна не прельщают. А ведь когда-то было достаточно одного взгляда
на них, чтобы… Что? О, евроокна из пластика, деревянные или вообще алюминиевые,
распахивающиеся только внутрь, или и внутрь и наружу, с противомоскитной сеткой
или без — это совершенно неважно. Неужели вы думаете, что я из тех маньяков, что
возбуждаются при виде окон, дверей или строительных материалов? Да и есть ли такие
маньяки? Нет, сами по себе окна меня не возбуждают.
Просто я обожал по вечерам приходить во двор дома Иры, и смотреть в ее окно. Она
жила на пятом этаже, — я стоял у качелей, пил пиво, и глядел, все глядел, — и вечером,
когда начинало темнеть, включала свет и раздевалась прямо перед окном. Ира.
Божественная фигура, секретарь — референт у собственного мужа, тридцать два года,
силуэт тела в окне. Ее муж, существо на редкость ревнивое и физически развитое, -
думал, что это мания у нее такая. Раздеваться перед окном. Он не ошибался. Ошибался
он в другом. Вопреки его заблуждению, раздеваться перед окном в освещенной
комнате вечером было не единственной манией его жены.
Второй ее манией был я.
И мы сутки не расцеплялись, когда муж Иры был в командировках. Как бесстыжие
шелудивые дворняжки. Хотя "шелудивые" это словца красного ради. Ира была
ослепительно хороша и ухожена. Как модель. Да она и была моделью, когда выскочила
замуж за этого богатого Гримальски. Работу бросила, но следить за собой не перестала.
В общем, Ира была божество. А я? Просто молод.
Спать с чужой женой, — а особенно с женой одного из братьев Гримальски, известных в
городе то ли бизнесменов, то ли бандитов, — доставляло мне радость и муки. Конечно, я
боялся. Гримальски знал, что его Ира, — породистая худощавая блондинка с большой
грудью, пухлыми губами и глазами цвета электрик, — редкая шлюха. Но, почему-то,
любил ее. И, почему-то, к тем, кто разделял эти его чувства, Гримальски относился
ужасно.
Девять лет назад, — я тогда только из младших классов в старшие перешел, — на весь
город прогремела история о любовнике жены Гримальски.
Бедный парень ехал себе в центре, как вдруг дорогу перекрыл автомобиль старшего
Гримальски, из нее выскочили два разъяренных брата и затолкали беднягу в багажник.
Вывезли в парк, и убивали там сутки. От несчастного осталась одна мошонка. Да и та
без яичек. Гримальски напхали в нее соломы и повесили на ветку рябины. За 15 тысяч
долларов старший брат получил срок условно, а младший (муж Иры) отсидел год. Бог
мой, что чувствовал тот бедолага, что ехал на встречу с красивой блондинкой Ирой в
кафе, а через сутки остался висеть съеженным пустым мешочком где-то в парке?..
Говорили еще о клещах, которыми выдирали ребра… Говорили еще о том, что клещи -
это было не самое худшее…
Я старался, — пусть и без успеха, — об этом не думать. Сила притяжения тела Иры
Гримальски была чересчур велика для меня. Я отправлял ей вечером сообщение
"Раздевайся". И шел глядеть в окно. И Ира, — та, которую хотели все мужчины города, -
раздевалась ради меня. На глазах своего недалекого мужа, который думал, что этот
стриптиз затеян ради него. Я смеялся над ним. Конечно, не сразу. Первые полтора года
я Гримальски очень боялся. С тех пор, как принес Ире пиццу, — я после школы подался
в разносчики, — а ей не понравилось, а я все равно собирался бросить эту гнилую, как
оказалось, работу, и крикнул, ткнув рукой себе в пах "Так закуси этим, детка!". И она
закусила. Бог мой, как она закусила. Потом я узнал, кто ее муж, но сил бросить Иру у
меня не было.
Она дала мне себя на пробу как самый сильнодействующий героин.
Почему она спала со мной? Все просто. Больше никто с ней спать не осмеливался. А
спермы мужа, — она сама так говорила, — этих белков, ей не хватало, нет… Через год-
полтора я Гримальски бояться перестал. Однажды даже забыл носовой платок у них в
прихожей, и Ира меня даже отчитала, но я отнесся к этому легкомысленно. Ерунда,
мол.
— Ты, — сказала она мне в самый бурный наш вечер, — явно его недооцениваешь. Он,
может, и не умник, как ты, но все чувствует…
Мы только что вылезли из ванной, и собирались продолжить в спальне. Прямо на
кровати, где она спала со своим Гримальски. С двухметровым мужиком с гирями
вместо рук и золотой цепью толщиной с писюн 10-летнего пацана! Боже, как я завелся.
Гримальски звонил час назад из Бухареста (мы засекли по определителю) и я ничего,
абсолютно ничего не боялся. Мир был мой. Я уже не разносил пиццу. Я был
практикантом на местном ТВ и даже сделал пару многообещающих репортажей. Я
только что поимел модель старше себя на десять лет и собирался поиметь ее снова. Ира
была моя. Халат Гримальски и его бритва были мои. Мир был мой. Я шагнул вперед,
надавил ей на плечи, сунул в рот член и, наслаждаясь, продекламировал:
— Твой муж — остолоп, чья жена так хорошо сейчас лижет своего любовника,
просто рогоносец, и я сейчас не только тебе в рот сую, я и ему, представляешь, тоже…
Ира чмокала и лизала. Все это напоминало сценку из порнорассказа, который я тайком
написал, и отослал в одну редакцию интернет-журнала (я как раз ждал ответа). Я
напрягся, но что-то мне помешало. Это "что-то" состояло в том, что Ира остановилась.
