Он протянул Ольге открытую ладонь. Поперек нее действительно
тянулся тоненький белый шрам. Ольга взяла его руку, провела пальцами по ладони.
Сидеть бы так до скончания века…
Но Барышев уже вскочил, ухватил Ольгу за руку покрепче и
повел к выходу:
– Идемте, машина ждет. Хочу вас кое с кем познакомить. Не
возражаете?
Конечно, она не возражала.
…Дом, стоявший среди сосен, выглядел неожиданно
по-европейски. Будто они не в Сибири, а в какой-нибудь Швеции… Или Дании…
– Выходите, приехали!
– Кто здесь живет?
– Мой отец. Выходите, выходите, не бойтесь.
Как отец? Почему… отец?
– Он сюда переехал после того, как мама умерла, – объяснил
Барышев. – Кафедрой заведует в медицинском институте. Ему трудно было
привыкнуть к тому, что мамы нет. Нам всем трудно было привыкнуть, а ему
особенно. Он ее слишком сильно любил. Так тоже бывает. Я… Я, видите ли, здесь и
комбинат затеял, чтобы приезжать почаще, понимаешь?.. Понимаете?
На крыльцо вышел отец Барышева – высокий, моложавый:
– Приехал! Наконец-то! Я рад. Да еще с барышней! Барышня,
здравствуйте!
Обнял Сергея, поцеловал Ольге руку.
– Пап! Ты ее не пугай так сразу. Ольга, это Леонид
Сергеевич, мой отец. Пап, это Ольга, моя… наш партнер.
Барышев-старший улыбнулся, кивнул:
– Партнер ничего, подходящий. Ну, проходите, проходите,
ребята!
…Камин почти прогорел. Ольга подбросила пару поленьев, снова
села в кресло.
Гостиная выходила широкими окнами на сосновый лес. По стенам
тянулись застекленные книжные шкафы, над камином – портрет Пирогова, семейные
фотографии в рамках – старые, пожелтевшие дагерротипы, отретушированные
черно-белые снимки начала века, цветные любительские карточки – судя по всему,
шестидесятых-семидесятых годов… Большой акварельный портрет очень красивой
женщины. Наверное, мама Сергея…
Хлопнула дверь, вошел Сергей. В одной руке – чайник, в
другой – тарелка с зеленью. Без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами он
выглядел лет на десять моложе и очень по-домашнему.
– Помоги мне, пожалуйста.
Ольга подхватила чайник, поставила на стол.
– В ящике скатерть. Книги переложи куда-нибудь, пожалуйста…
Ольга проворно переложила книги на этажерку, застелила стол
хрусткой крахмальной скатертью. С этим, домашним Барышевым она как-то легко
соскакивала на «ты»:
– Может, тебе помочь?
– Ты и так помогаешь, спасибо.
– Я имею в виду – на кухне?
Сергей изобразил театрального злодея:
– Ни за что. Отец не разрешит, да и я не разрешаю. Вообще я
тиран и сатрап.
– Сатрап?! – Ольге давно не было так весело. Кто бы мог
подумать! Весело – с Барышевым. С ума сойдешь!
– Ну да, сатрап. У меня должность такая.
Сергей накрывал на стол, расставлял бокалы, тарелки. В этом
ему помогать тоже не разрешалось, так что Ольге оставалось только слоняться по
комнате, время от времени ворошить кочергой угли в камине да рассматривать
фотографии.
– А это кто? Мама?
– Мама.
– Очень красивая. А это?
– Это дед с бабушкой, – объяснил Сергей – На Капри. А тут
отец лекцию читает. А вот я.
На фотографии тощий вихрастый мальчишка мчался по проселку
на велосипеде.
– Маленький совсем…
– Это такой закон жизни, – сообщил Сергей с самым серьезным
видом. – Я знаю точно, хоть и не врач. Сначала все маленькие. Потом вырастают и
становятся большими.
На пороге появился Барышев-старший с большим «кузнецовским»
блюдом в руках.
– Сережа! Поставь куда-нибудь, и все за стол! Какой такой
закон, ты говоришь? Я прослушал?..
Барышев-младший рассмеялся:
– Между прочим, подслушивать вообще нехорошо, пап! Вдруг я
тут девушке в любви объясняюсь?
– Дождешься от тебя! Пойди там посмотри, я пирог поставил,
как бы не сгорел.
– Пиро-ог?.. Изыски какие!.. С чем пирог-то?
– С мясом, – деловито сообщил Барышев-старший. – Иди-иди, а
то одни угли от пирога останутся!
Ольга снова сунулась было помогать, но Барышев-старший
замахал на нее руками:
– Ни-ни! Сережка не разрешит, и я не разрешаю! Я тиран и
сатрап.
Ольга рассмеялась:
– И вы тоже?!
– А кто еще?..
– Сергей Леонидович…
– Леонидович!.. Куда ему до меня! Молод еще!
…Обедали долго, обстоятельно, со вкусом. Закуски, суп в
фарфоровой супнице, горячее, рыбка, пирог. Барышев-старший ухаживал за Ольгой,
подливал вино, все порывался пирога подложить.
– Ольга? Еще кусочек?
– Леонид Сергеевич! Пирог у вас исключительный… Но я больше
просто не в состоянии съесть!
– Ну, тогда немного зелени! Сережа, пойди, пожалуйста, кофе
поставь!
Сережа ушел ставить кофе.
Академик смотрел, как Ольга ест, склонив голову набок, с
таким выражением лица, будто слушал через фонендоскоп тоны сердца или пульс
пациенту считал. Посмотрел, кивнул:
– Значит, это вы.
Ольга оторвалась от тарелки, подняла глаза:
– Я?
– Да вы не переживайте, Оля, – успокоил ее Барышев-старший.
– Медики – люди до ужаса бесцеремонные. Стало быть, вы москвичка и с ним вместе
работаете? С Леонидовичем?
Ольга вся внутренне сжалась, но все же ответила:
– Не совсем так. В Москву я переехала недавно, а работаю не
с ним, а на него.
– Скажите пожалуйста! – Барышев-старший поцокал языком,
покачал головой. – Все на него работают! Капиталист какой выискался!
И весело гаркнул в открытую дверь:
– Лучше б ты врачом был, слышишь, капиталист?!
Сергей появился в дверном проеме с полотенцем в руках:
– Между прочим, врач я был бы посредственный. А капиталист
из меня получился – первый сорт. Хороший капиталист, пап!
