Ольга жадно выпила, откинулась на подушку. Лихорадочный
румянец на запавших щеках, глаза мутные, руки-ноги плетьми болтаются… И вся
горит.
Напугавшись высоченной температуры, Григорий Матвеевич
вызвал «Скорую». Приехал врач – молодой, румяный, улыбчивый. Сказал – грипп.
Рановато что-то в этом году, обычно в ноябре начинается… Велел давать Ольге
антибиотики, аспирин, теплое питье – и через неделю все будет в порядке. Так и
вышло. На шестой день Ольга уже сама хлебала сваренный Григорием Матвеевичем
куриный бульон из мисочки – куриный бульон при гриппе первейшее средство, всем
известно.
Доела, отставила мисочку.
– Григорий Матвеевич, а где мои вещи?
Вещи ее, выстиранные и выглаженные, лежали на стуле, тут же
в комнате.
– Вон они, Оленька, дожидаются вас.
Ольга сунула ноги в тапки, зашаркала к стулу. По пути ее
сильно качнуло, она ухватилась за диван, постояла немного, тяжело дыша.
– Голубушка моя, куда вы собрались? Доктор вам постельный
режим прописал, у вас может воспаление легких случиться! Вы должны лежать и
выздоравливать.
– Я должна увидеть детей, Григорий Матвеевич.
Он пытался Ольгу отговорить, а когда понял, что никакими уговорами
тут не поможешь, заявил решительно:
– Одну я вас не пущу, так и знайте!
…Родители Стаса, выйдя на пенсию, окончательно поселились на
даче. Когдатошняя щитовая бытовка давно уже превратилась в крепкий двухэтажный
дом с резными наличниками и спутниковой антенной на крыше, которой отец Стаса
страшно гордился. И отопление в доме имелось от котла, и тесовый трехметровый
забор, и собака Буран на цепи – все как полагается.
Светлана Петровна как раз выставляла на стол пирог, когда
Буран во дворе зашелся лаем. Светлана Петровна выглянула в окошко. Буран без
толку лаять не станет. Это не какой-то вам пустобрех, настоящий сторожевой пес
кавказской породы, Стас три года назад за него страшные деньги отдал. Светлана
Петровна сына отругала – зачем, мол, потратился, но сама была довольна. Дом у
них, как говорится, – полная чаша. И телевизора два, и ковры, и золото, и шуба
у нее, вон, каракулевая, муж из-за границы привез. Он тогда начальника
городской администрации возил, а тот ему путевочку выделил в Болгарию, вот
оттуда и привез шубу-то. Уж десять лет, а все как новая…
За воротами, под фонарем, топтались двое. На алкашей вроде
не похожи, хотя кто их теперь разберет, швали разной развелось… Светлана
Петровна задернула шторку. Бог с ними. Сунутся – Буран их враз порвет.
В ворота заколотили. И чего неймется?
Светлана Петровна растворила окошко:
– А ну пшли отсюдова! Ишь, хулиганье! Щас собаку спущу!
Она хлопнула рамой – окна современные, пластиковые, сынок
расстарался, заказал – и пошла за чайником, досадуя, что какое-то отребье
приличным людям ужинать мешает. Ужин в семье считался делом важным, почти
святым. К ужину непременно полагалось горячее – кура под майонезом, жареная
картошка со шкварками, да капустки квашеной из погреба, да яблочек моченых, да
грибков. Анатолий Иванович пропускал пятьдесят граммов водочки под соленый
огурец, после чего всей семьей долго пили чай с пирогом и смотрели по
телевизору какую-нибудь передачу хорошую – «Поле чудес» или «Кривое зеркало» с
Петросяном. Ясное дело, никаким оглоедам подзаборным ужин семейству портить не
дозволялось.
Машка вылезла было из-за стола, но Светлана Петровна ее
поймала и обратно усадила:
– Манечка! Куда ты, рыбонька моя?
– Стихи учить буду, – ответила рыбонька.
И до чего же девчонка сладкая, чисто твой пирожок!
– Погоди. Вот покушаешь, и пойдем стихи с тобой учить.
Маня скривилась:
– Не хочу есть.
– А пирожка-то? Бабушка пирожок спекла, дед вон плакать
будет, если ты не покушаешь!
Маня нехотя согласилась, полезла на стул, хоть и насупилась.
Эх, грехи наши тяжкие… Кушает девочка плохо и спит нехорошо. Ну чего не
хватает, спрашивается? Вроде все есть. Накормлена-напоена, и игрушек полная
комната, и коньки, вон, купили, и качели дед во дворе поставил. А Манечка
покачается-покачается на качелях, потом сядет в уголку да давай плакать так,
что сердце разрывается. Спросишь, в чем дело, – только хуже плачет.
В калитку снова заколотили. Анатолий Иванович недовольно
поморщился, газету с программой в сторону отложил.
– Света, ну что там?
Светлана Петровна выставила на стол чайник, накинула платок:
– Толя, Манечке чаю налей. Я сейчас, собаку только спущу.
Кутаясь в платок, Светлана Петровна пошла к калитке.
– А ну, брысь отсюдова!
– Светлана Петровна, – позвали из-за забора. – Ребята у вас?
Нате-здрасьте! Ольга! Явилась – не запылилась. Светлана
Петровна взяла Бурана за ошейник, растворила калитку. Так и есть: стоит за
калиткой ее разлюбезная невестка. Из тюрьмы – да прямиком к ним. К невестке у
Светланы Петровны свой счет был. Не о такой жене она для сына мечтала. Когда он
еще только связался с этой Ольгой, целую ночь в подушку проплакала – не пара
она Стасу, ох, не пара. Голь перекатная, да еще с этими интеллигентскими
вывертами. Художница, как же! Да у художницы этой и посмотреть не на что. Чем
Стаса взяла – непонятно. Не иначе, присушила.
Когда выяснилось, что Ольга у Стаса в фирме намошенничала,
Светлана Петровна так и сказала сыну: я, мол, сразу знала, что она тебе не
подходит, никогда она мне не нравилась. Бухгалтерша! Воровка она, а не
бухгалтерша, вот кто! Мало того, что Стаса по ее милости чуть не упекли за
решетку, так еще Машенька с Мишенькой из-за нее пострадали, Мишеньку вон в
школе задразнили, что мать зэчка. Деду пришлось ходить к директору, требовать,
чтобы пропесочили обидчиков, разобрались чтобы.
– Ты чего явилась? Чего тебе здесь надо?!
Светлана Петровна двинулась на Ольгу, придерживая до поры до
времени Бурана. Пусть только попробует что-нибудь выкинуть, вот только пускай
попробует! Живо спущу собаку с цепи – и полетят клочки по закоулочкам!
– Светлана Петровна, я хочу увидеть детей.
Светлана Петровна аж задохнулась от негодования. Детей!
Увидеть она хочет! А когда под носом у Стасика пакостила, про детей ты
подумала?! Нет, вы посмотрите – детей ей подайте! И как наглости хватает! И как
глаза ее бесстыжие смотрят!
– Убирайся! Стаса чуть под монастырь не подвела и наглость
имеешь являться! Совсем стыд потеряла!
