Там небось дети вылупляются из яиц, которые приносят на солнечный
берег огромные морские черепахи.
Впрочем, это был уже бред, и Катя совершенно отчетливо
понимала, что это бред.
– Я все время думала о тебе, – сказала она тоненьким голосом
и поцеловала его руку. – Я тоже все время представляла, как это у нас будет. Я
знала, что не будет, и все время представляла, понимаешь? А однажды мне
приснился сон.
Она взяла его руку и провела ею по своему лицу. Глеб смотрел
на нее.
– У меня температура поднялась. Ты знаешь, со мной так
иногда бывает. Маме какой-то умный врач сказал, что такая температура
называется стрессовой. После экзаменов или каких-то трудных дел. Ничего не
болит, а температура поднимается.
– Я все знаю про твою температуру, – сказал Глеб. – Я в
машине всегда возил аспирин и парацетамол.
– Ну да. Я прилетела в Белоярск, и мама сказала, что ты
ушел. Я весь день просидела в гамаке над Енисеем, и назавтра у меня поднялась
температура. Высокая. – Она снова поцеловала его руку, как будто не могла
удержаться. – Это была самая лучшая температура в моей жизни. Я лежала в своей
комнате, наверху, и мне приснился сон. Как будто мы идем по дорожке, ну там, на
даче, и ты толкаешь крошечный велосипед, почти игрушечный, а на нем едет
девчонка. Ей, наверное, года три. И у нее карие глаза, как у тебя, и кудри. Как
у меня. И зовут ее Маша, понимаешь?
– Понимаю.
– А мне идти так тяжело, потому что у меня живот. И я
говорю, что надо бы на ультразвук сходить, потому что мы не знаем, кто там у
нас, а ты говоришь: зачем идти, когда и так понятно, что там мальчик!.. А потом
я проснулась, но не до конца. Мне было неудобно очень и жарко, должно быть от
температуры!.. Солнышко светило в окно, я лежала, глаза не открывала и точно
знала, что мне так жарко, потому что ты на меня положил ногу. Или руку. Я
лежала и думала: вот собака, ведь знает, что я беременная, а все равно разлегся
и ноги и руки на меня пристроил!.. А потом я открыла глаза, но все равно не
проснулась. Я открыла глаза, увидела солнце и решила: не может быть, чтоб ты на
меня положил руки и ноги! Если солнце светит, значит, ты давно уехал на работу!
– Катя…
– И оказалось, что ничего этого нет, а просто у меня
температура и я лежу в своей комнате на втором этаже. И больше никогда тебя не
увижу. Никогда.
– Ты бы мне позвонила.
– Ты что, Глеб? – спросила она серьезно. – Как я могла тебе
позвонить? Мне казалось, ты обо мне и думать забыл!..
– Я не забыл.
– Откуда я могла это знать?
– У тебя просто ума палата.
– Палата, – согласилась Катя.
Она все не отпускала его руку, и следующее движение сделал
он.
Ему давно хотелось ее поцеловать – по-настоящему, как следует,
чтобы она поняла, как именно целуются в его мире, который сильно отличался от
ее собственного, ибо разные галактики всегда отличаются друг от друга!..
И он поцеловал.
Он не мог забрать у нее свою руку, чтобы прижать Катю как
следует, так, как прижимают в его мужском, простом и понятном мире. Он не мог
забрать у нее свою руку, потому что боялся, что Катя тогда больше не станет
целовать его в ладонь – никто и никогда не целовал его в ладонь!..
Глеб поцеловал ее всерьез, так, как ему хотелось, и Катя, конечно,
сразу стала заваливаться куда-то, отворачиваться, уклоняться, и пришлось
все-таки выдернуть руку, чтобы прихватить ее затылок, не дать ей увернуться.
– Ты думала, я тебя отпущу, – бормотал он ожесточенно, пока
она переводила дыхание, а он тискал и мял ее, – ты думала, что все это не
всерьез, а это очень всерьез!.. Я ждал тебя столько лет, и я дождался!
– Ты меня не ждал, – пропищала она. – Ты все это сейчас
придумал. Ты со мной дружил.
– Я ничего не придумал. Это ты со мной дружила, потому что
тебе было шестнадцать!
– Мне не все время было шестнадцать!
– А когда ты вышла замуж, я тебя за это возненавидел. И
этого твоего мужа тоже! Но как-то не сразу, а через некоторое время. Поначалу я
врал себе, что меня это не касается, мы ведь просто дружили! А потом, когда у
меня все сломалось, я стал тебя ненавидеть. До меня доходили слухи, что у тебя
в Питере не все гладко, и я этому радовался. Я радовался, как последний сукин
сын!.. Я знал, что во всем виноват я один, но мне хотелось, чтоб ты тоже
страдала! Ты страдала, и я радовался!
– Ты не мог радоваться из-за того, что я страдаю.
– Катя, я обычный мужик, а не герой из романа! В романах все
правильные и благородные, а я самый обычный! Мне хотелось тебе отомстить за то,
что ты… ну, просто за то, что ты – это ты и из-за тебя у меня все рухнуло!..
– Все рухнуло не из-за меня, а потому что ты жил в домике из
соломы. Как поросенок Ниф-Ниф. Самый глупый и бестолковый. Он очень спешил, ему
хотелось построить домик как можно быстрее, вот он и построил его из соломы!
Ветер налетел, – Катя дунула Глебу в лицо, и он прикрыл глаза, – и домик
рухнул.
Она помолчала, а потом сказала дрожащим голосом:
– Какие у тебя ресницы! Как у девчонки. Длинные-длинные!..
Глеб ничего не понял про домик и про поросят. Должно быть,
эта история тоже была рассказана на языке другой галактики.
– Потом я тебя подобрал на улице. Помнишь, после того, как
Анатолия Васильевича убили? Я, когда развелся, переехал на Большую
Коммунистическую, ну, где одноэтажные дома и частный сектор, помнишь?
Катя сосредоточенно кивнула, рассматривая его ресницы.
Ресницы интересовали ее куда больше, чем Большая
Коммунистическая в Белоярске. Кроме того, Катя тоже не совсем понимала, о чем
он говорит. Должно быть, о чем-то таком, что было важно на Млечном Пути, но не
имеет никакого значения здесь, в ее мире.
– Я подобрал тебя, привез к Инне и тогда первый раз подумал,
что ты сумасшедшая. Ты правда такой казалась.
– Я знаю. Генка хочет упечь меня в сумасшедший дом и забрать
квартиру.
Глеб не обратил на Генку никакого внимания. Какое им обоим
может быть дело до Генки?! Кто такой этот Генка?!
– Потом я часто говорил себе, что у нас ничего не вышло,
потому что ты ненормальная! Я даже радовался, что не связался с тобой. Ну, то
есть я себя в этом убеждал.
Теперь она смотрела на его губы, и ему это очень мешало.
– Я думал, что, если мне удастся себя убедить, что ты
ненормальная, я отделаюсь от тебя. Но ничего не получалось.
– Почему?
Господи, она еще и вопросы задает!.. Как она может задавать
вопросы, когда ему так трудно выговаривать все эти невозможные слова, что даже
сохнет во рту и с каждой секундой все сильнее стучит в виске?!
