– Глеб Петрович! Ну, хватит, а?! Ну, вы живы или нет?!
Господи, что мне делать?!
Пола его темного пиджака, выпачканного в земле, вдруг
раскрылась, упала, и Катя увидела бурые запекшиеся подтеки на белой рубашке,
везде целой, не порванной. И вообще крови не было видно – ни на одежде, ни на
земле.
И что это значит? Это хорошо или плохо?!
– Глеб!! Это я, Катя! Вы помните меня? Вы работали в охране
у моего папы, Анатолия Васильевича, и вы однажды меня спасли! Ну придите в
себя! Ну, вы же не умерли на самом деле!..
И тут она зарыдала, бурно, громко, слезы хлынули ручьем.
Ее бросили все – и мама, и папа, и Ниночка, которую она не
успела спасти. Она просто не переживет, если ее бросит еще и Глеб. Тогда она
ляжет рядышком и тоже умрет.
Катя рыдала, тряслась, подвывала, но не переставала
соображать, что делать дальше.
Неизвестно, как это у нее получалось.
Если б ее сознание продолжало зыбиться и мутиться, она бы в
нем утонула, и дело с концом. Но оно было острым и колючим, как горные пики,
очень отчетливым, и, завывая, Катя тем не менее сообразила, что у нее есть вода
и аптечка.
Не переставая рыдать, она поползла на коленях в куст,
схватила бутылку с водой и трясущейся рукой плеснула лежащему в лицо.
Тут произошло неожиданное и напугавшее ее еще больше.
Он вдруг сел.
Катя взвизгнула и закрыла лицо руками. Вода из бутылки
лилась ей на колени.
Катя отняла руки, всхлипнула, перехватила бутылку и плеснула
еще раз, как из шланга.
Он моментально открыл глаза. Вода капала у него с подбородка.
– Глеб, – икнув, сказала Катя и на коленях подползла
поближе. – Ты жив или умер?
Он повел головой, пошевелил вымазанными в земле губами, и
Катя моментально поняла, что он просит воды. Он хочет пить и просит, чтобы она
дала ему попить, значит, он жив!
– Сейчас, сейчас!..
Кое-как пристроив бутылку к его губам, она крепко взяла его
за затылок и осторожно дала ему глотнуть.
Он глотнул, выдохнул, закрыл глаза, потянулся снова и пил
долго, медленно и мерно глотая. Катя держала его голову.
Оторвавшись от бутылки, он посмотрел на нее, и взгляд у него
стал как будто фокусироваться, сходиться на ней.
В аптечке есть нашатырь, отчетливо подумала Катя с горного
пика, в который превратилось ее сознание. Нужно дать ему понюхать.
Она опять поползла в куст, разыскала аптечку, долго не могла
ее открыть, рыча от нетерпения, но потом все же открыла.
Ампула хрустнула у нее в пальцах, первым делом Катя нюхнула
сама, так что слезы выступили на глазах, и сунула ему под нос.
Он замотал головой, захрипел, дернулся.
– Хорошо, – похвалила Катя Мухина. – Очень хорошо!..
Он зашевелился, поднял руку и вытряхнул из-за шиворота
листья и травинки.
– Там еще был муравей, – деловито сказала Катя. – А они
кусаются!
– Где муравей? – хриплым голосом медленно спросил Глеб
Звоницкий, словно проверяя, может ли он говорить.
– У тебя за шиворотом.
Он помолчал, собираясь с силами, и сказал:
– Помнишь, мы с тобой муравья кормили? В парке у Инженерного
замка? Ты еще маленькая была.
Катя села на пятки, глядя на него во все глаза, и вдруг
опять залилась слезами. Глеб морщился, с трудом вздыхал, а потом спросил:
– Где мы?
– На Крестовском острове, в кустах, – моментально перестав
рыдать, с готовностью доложила Катя. – Ты здесь лежал, и я думала, что ты умер.
– Как ты меня нашла?
– Я тебе звонила все утро. Никто не отвечал, а потом ответил
какой-то человек. Наверное, он бутылки в кустах собирал, а нашел тебя. Он
сказал, чтобы я ехала сюда, а он сам здесь светиться не может. Еще он сказал,
что ты пока дышишь и что мне надо спешить.
– И ты поехала?!
Катя тыльной стороной ладони утерла нос. Кажется, на нем
висела капля.
– А что, я должна была тебя бросить?!
Глеб Петрович охнул, медленно вытащил из-за спины руку,
которая повисла как плеть, и взял ее за кисть другой рукой.
– Как ты меня нашла?..
– Я же рассказала!
Он покачал головой, и Катя его поняла.
– А-а, ну, я дошла до стадиона Кирова, это мне так велел тот
тип. Он сказал, что ты лежишь где-то за лодочными сараями, в кустах. Я ходила,
ходила и в конце концов нашла. Ты можешь встать?
– Откуда я знаю, – сказал Глеб и улыбнулся. Улыбаться было
трудно, лицевые мышцы свело судорогой. Он плохо соображал и понимал, что нужно
соображать быстрее.
– А как мы это узнаем?
– Что?
– Ну, можешь ты двигаться или нет!
– Какое сегодня число?
Катя подумала и сказала какое.
Значит, с таможенником он встречался вчера. И в ресторан
«Иль Грапполо» по Невскому шел тоже вчера. И про муравья вспоминал вчера. И
били его вчера.
Совсем недавно. Прошло несколько часов, а вовсе не целая
жизнь!..
Нужно спешить. Нужно взять себя в руки, встать и разобраться
с таможенником, натравившим на него бандитов.
Глеб вдруг усмехнулся, и от движения щекой стало больно
почему-то в ухе. Недооценил он таможенного чиновника Вадима Григорьевича, ох
недооценил!.. Впрочем, такими методами – втолкнуть в машину, увезти «на хату»,
там долго бить, потом бросить в лесочке – никто «из больших» давно своих дел не
решал, не гопота же неумытая, в самом-то деле!.. Вот Глеб Петрович и попался!..
А может, попробовать встать, что ли?..
Все тело болело и ныло так, что даже мысль о том, что
придется шевелиться, доставляла Глебу почти физические мучения. Хотелось лечь,
закрыть глаза, подтянуть ноги к животу, чтобы не было так больно внутри, и
немножко отдохнуть.
Пожалуй, он бы лег, если бы не девушка – он вдруг позабыл,
как ее зовут, – которая караулила каждое его движение с тревожным
беспокойством.
– Глеб, нам нужно отсюда уезжать! Тебе больше нельзя лежать,
земля холодная, ты еще и простынешь к тому же!
Он было засмеялся и тут же охнул и схватился за бок.
– Вот видишь! – радостно сказала девушка. – Ты уже можешь
шевелить рукой! А то она прямо как неживая висела!..
