Будь осторожна. Будь осторожна.
Ты ничего не сможешь сделать сама. Ты никогда ничего не
умела делать сама!..
Катя Мухина длинно вздохнула, двинулась было по поляне, а
потом сообразила, что так не годится. Нужно искать в кустах и между лодочными
сараями!.. Эллингами, как назвал их неведомый Иван Иванович, знающий слово
«Вальпараисо»!..
И она мужественно полезла в кусты.
После Вадика Семенова и происшествия в сирени все на свете
кусты она обходила стороной.
Было очень страшно.
Все ее привычное осознание себя рушилось прямо на глазах, и
в разрушении этом была какая-то неотвратимость, как будто она, Катя, приказала
себе разрушиться и даже получала от этого удовольствие.
«Это не я. Это не могу быть я!.. Почему я шарю в кустах на
Крестовском острове?! Почему я не побежала в милицию, не упала в обморок, не
оказалась в психиатрической лечебнице от горя и страха?!»
Мама говорила когда-то, что в трудных ситуациях у человека
открываются «недюжинные силы». Она так и говорила: «недюжинные», словно в
былине!..
Ветки трещали и цеплялись за волосы. Катя мотала головой,
удивляясь, что это она производит такой шум, как будто через кусты ломится
медведь.
Какие-то голоса зазвучали очень близко, грянули так, что
заложило уши.
Катя Мухина со своей автомобильной аптечкой и бутылкой воды
под мышкой стремительно пригнулась к земле, стала на колени и поползла за
боярышник – так вдруг стало страшно.
– …А я ей говорю: «Вешалка ты старая! Чего ты ко мне
привязалась, дура?!» А она мне: «Без родителей в школу больше не приходи!»
– А ты че?..
– Да плевать я хотел на эту школу! На фиг она мне сдалась!
Байдень сплошная беспонтовая, е-мое!..
– И че?
– Да я туда больше ни ногой! И все это стремалово мне
фиолетово, пусть хоть папахену мозги насилует, хоть мамахену!
– А они че?
– А че они?! Им тоже все сугубо фиолетово! Папахен на пахоте
с утра до ночи ремеслит и на все давно забил, а мамахен все больше в хайральне
причипуривается, дурища!..
– Козлы, – сказал второй равнодушно.
– Сам ты козел, – неожиданно обиделся первый.
Катя видела их сквозь ветки, они мелькали и пропадали, и
удивлялась тому, что они такие одинаковые – мелкие, ссутуленные, в широченных
штанах, которые волоклись по земле и пылили, в засаленных куртках и мятых
майках. Потом она поняла, что они не мелкие, а просто маленькие – им было,
должно быть, лет по тринадцать.
«Когда у меня будет сын, – вдруг подумала сидящая в засаде
Катя Мухина, – я ни за что на свете не позволю ему шляться в будний день по
Крестовскому острову!.. Когда у меня будет сын, я стану заезжать за ним в школу
и обедать с ним в пиццерии – просто так, когда захочется! Когда у меня будет
сын, я вылезу из кожи вон, только чтобы ему со мной было весело и интересно. Я
никогда не буду его обижать, только если случайно, а когда случайно – это
нестрашно, это можно простить!.. У него будет отмытая, осмысленная мордаха,
веселые глаза, рюкзак с книжками и длиннющие несуразные, мальчишеские руки до
колен. Он будет высоченный, худой, смешной, и он будет мой друг. Поэтому, когда
я начну ругать его за двойки, он станет сверху обнимать меня за шею, смотреть
мне в лицо шоколадными смеющимися глазами и говорить снисходительно: „Да ладно,
мам!“…»
Двое, продолжая гнусавить что-то про «хавальники, братух,
халявников, кокс, блымс и додиков», прошли мимо и пропали за зарослями
боярышника. Катя, осознав, что неизвестно зачем продолжает припадать к земле,
выпрямилась, отряхнула коленки, посмотрела им вслед и снова полезла в кусты.
Она понятия не имела, как именно следует искать в кустах…
человеческое тело!..
Нет, нет, не тело! Он жив, конечно же, а как же иначе!..
Кусты расступились, и она оказалась прямо под стенкой
дощатого лодочного сарая. Впереди, метрах в двадцати, был Гребной канал, мерно
ходили камыши, которые шевелил ветер, и вода блеснула ей в глаза нестерпимым
блеском – откуда-то взялось солнце и теперь прыгало по воде, разбрызгивая
блики.
Приставив ладонь козырьком к глазам, Катя внимательнейшим
образом осмотрела канал, вздохнула и оглянулась. Чаща у нее за спиной
показалась ей совершенно непролазной, и ох как не хотелось лезть туда опять, от
солнечного света, блеска воды и синего осеннего простора!..
Она решительно шагнула обратно, наступила на что-то мягкое,
охнула и остановилась. Это мягкое оказалось человеческой рукой.
Катя Мухина, которая полетела искать избитого Глеба
Петровича, брошенного на Крестовском острове, лазавшая по кустам, прятавшаяся
от каких-то случайных мальчишек, оказалась совершенно не готова к тому, что она
его… найдет!
Она так испугалась, что вскрикнула, уронила автомобильную
аптечку и бутылку и бросилась в другую сторону, к воде, простору и солнцу.
Бросилась и тут же остановилась.
Бежать нельзя. Нужно быть хоть чуточку мужественной. Нужно
довести дело до конца. Если он умер, она должна хотя бы это знать.
И Катя вернулась.
Человек лежал на животе, рука, на которую наступила Катя,
была неестественно вывернута грязной ладонью вверх.
– Глеб Петрович, – осторожно позвала Катя и наклонилась,
рассматривая бледную и даже какую-то зеленоватую щеку, – это вы?
Ничего нельзя было придумать глупее этого вопроса, и стало
абсолютно понятно, что он ее не слышит, и тогда Катя присела и потрясла его за
плечо.
– Глеб Петрович!..
Голова сдвинулась, как неживая, и за воротником белоснежной,
ну просто сияющей белизной рубашки Катя увидела какую-то труху, листья и
деловитого муравья, который полз по коже.
Катю затошнило.
– Глеб!!
Она с трудом перевернула его. Тело тяжело перевалилось на
спину, придавив руку, которая, казалось, была чьей-то чужой рукой, не
принадлежавшей этому телу.
– Господи, что мне делать?! Вы живы или нет?! Глеб
Петрович?!
И этот пробежавший по шее деловитый муравей не давал ей
покоя!..
Пульс? Где его щупают, этот чертов пульс?! В сериалах они
это делают очень ловко, на шее, в одну секунду понимая, жив человек или нет!..
Катя Мухина, превозмогая себя, протянула руку, дотронулась до шеи и тут же
отдернула ладонь.
– Дура, – шепотом сказала она себе. – Ты дура, дура и
слабачка!.. Ну! Давай сейчас же!..
Она снова потянулась, и кожа показалась ей холодной,
влажной, совершенно лягушачьей. Никакого пульса там не было, по крайней мере
Катя не знала, как его найти.
