А нам и наплевать. А нам до этого дела нету. Вот только
поездку отработать, и – заявление об уходе. Все уже решено.
Щербатов придержал перед ней раздвигающиеся двери, чтоб,
боже сохрани, не сомкнулись в неположенное время, а то еще декольте прищемят, и
пошел чуть впереди, будто раздвигая толпу. Так было положено.
Хелен сзади что-то пробурчала, он не расслышал.
Они миновали рамку и оказались на улице, где пахло
сигаретным дымом, автомобильным выхлопом, сыростью и морем.
Хелен опять пробурчала нечто, а Владик решил – пес с ней!
Если она хочет что-то ему сказать, пусть говорит громче. В конце концов, он не
обязан, точнее, обязан, но все же не до такой степени.
– Вы что? Оглохли? Если оглохли, сходите к окулисту!
Владик распахнул перед ней дверь лимузина, уткнувшегося
рылом в заплеванный тротуар. Для того чтобы загнать этот самый лимузин на
крохотный пятачок перед раздвижными дверьми с надписью «Прилет», понадобились
куча денег и несколько звонков «нужным людям», а до стоянки, где все садятся,
дойти два шага, – как же, пойдет она!..
– Я вас спрашиваю русским языком, вы привезли ботфорты?
Владика тянуло ответить – загнал, мол, на базаре в Вышнем
Волочке с целью наживы, но он преувеличенно вежливо сказал, что привез и что
они лежат в номере люкс гостиницы «Англия», где имел обыкновение
останавливаться Никас.
Хелен с недовольным видом погрузилась в лимузин. Делала она
это очень долго, подтягивала сумку, запахивала полу белой шубки, проверяла, не
свешивается ли пояс, устраивала ноги в лаковых сапогах, похожих на охотничьи.
Владик терпеливо ждал.
У него было еще несколько секунд свободы, перед тем как он
сядет в машину и начнется всегдашняя маета и канитель, оскорбления,
неудовольствие, неприятный голос – в общем, работа. Он аккуратно поставил в
багажник чемодан, вдохнул тяжелый питерский воздух и захлопнул за собой дверь
мышеловки.
Велик Аллах над нами, ну, поехали!..
Ехали в молчании. Хелен считала унизительным для себя
беседовать «с обслугой» и, если у нее не было вопросов «по делу», всегда
молчала. Не женщина – скала, кремень, каменная глыба, вроде той, что торчала
посреди енисейской протоки, куда Владик иногда ездил с ребятами на рыбалку.
– С ними все в порядке?
Щербатов, задумавшись о рыбалке и Енисее, вопросительно
посмотрел на директрису в зеркало заднего вида.
Она молчала, уставившись в окно на летящие мимо просторные и
хмурые питерские предместья.
Владик пожал плечами.
– Я, кажется, с вами разговариваю! Если у вас серьезные
проблемы со слухом, обратитесь к окулисту!
Опять, блин, этот окулист!.. Если первого «окулиста» Владик
пропустил мимо ушей, то второго уж никак невозможно.
– Елена Николавна, – сказал он очень громко, – это у вас
работа тонкая, умственная, а мы все больше руками работаем, где уж нам головой-то!
А что касаемо окулиста, то это, так сказать, глазник! А кто слух лечит, тот,
стало быть, ушник!
Это всегда срабатывало, этот простонародный тон, странные
словечки, нелепый говор, которым Владик научился изъясняться на своей чертовой
службе!.. Сработало и на этот раз. Хелен слегка порозовела и с ненавистью,
отразившейся в зеркале, посмотрела ему в затылок.
Ее ненависть Владика порадовала. Ему нравилось, когда
удавалось позлить ведьму. В школе это называлось «доводить».
У них в классе была одна дура, которую они «доводили» всем
здоровым дружным детским коллективом. Дура была выше всех, да еще отличница, да
еще в очках, да еще косила на один глаз, да еще, кажется, стучала учителям.
Впрочем, может быть, и не стучала, и они так придумали, чтоб было уж совсем ее
не жалко. Как только они ее не «доводили» – учебники прятали, ручки крали,
мазали стул мелом, чтоб на тошнотворной коричневой юбке сзади оставались
неприличные белые следы, очки, когда она на физкультуре оставляла их в
раздевалке, поливали клеем, чтоб уж с гарантией стекла не отмыть. И так смешно
было наблюдать, как она ревела, размазывала слезы, которые почему-то на ее
щеках оставляли грязные неровные дорожки!..
Взрослый Владислав Щербатов, припомнив дуру, ни с того ни с
сего покраснел так, что взмокла спина и стало колко шее в вороте мягкой
кашемировой водолазки.
«Я не могу. Это был не я, нет, точно не я!..»
Чего только с ним потом ни творили в армии, да и вообще в
жизни, чего только он сам ни творил, все это не шло ни в какое сравнение с той
школьной историей! Он редко вспоминал ее, но уж когда вспоминал, она
привязывалась надолго, прилипала намертво, как будто кто-то гадкий,
отвратительный из-за угла показывал разные мерзости, и стоило только
повернуться, мерзость возникала снова, уже другая.
– Что это с вами? Почему вы такой красный? – насмешливо
спросила Хелен. – У вас инсульт? Если инсульт, вы лучше припаркуйтесь, я дальше
на такси поеду.
– Со мной все в порядке, – твердо выговорил Владик и громко
откашлялся.
– А почему вы такой красный?
Молчание.
– А? Я вас спрашиваю! Почему вы такой красный?
– Жарко.
– Неправда.
Тут, по счастью, у Хелен зазвонил телефон и избавил Владика
от необходимости объясняться.
Она поговорила очень коротко, пролаяла несколько ценных
указаний и громко захлопнула крышечку перламутрового телефона. Из ее лая –
«Вещи не перекладывать! Только в таком порядке и только на плечиках! Ни в коем
случае! Я сама! Отвечаете головой!» – Владик понял, что звонила незадачливая
костюмерша Наташка или ее начальница, более приближенная к звезде костюмерша
Эльзочка.
Имена-то у них какие! Как клички собачьи! Никас, Хелен,
Эльза!..
Как зовут собаку Шульца, припомнилось ему. Эмма! Ах нет,
Эммой зовут жену Шульца!..
Владик несколько раз посмотрел на Хелен в зеркало заднего
вида, словно примериваясь, и потом все же спросил:
– Елена Николавна, а какой у меня здесь график работы?
Может, вы озвучите, чтоб уж я, так сказать, был вооружен знаниями!
Хелен молчала, будто не слыша.
– Елена Николавна! Я про график хотел спросить, а то ведь я
сегодня, почитай, три часа в «Англии» без дела проторчал, это какие ж убытки!..
Хелен покачала головой, словно удивляясь тому, что на свете
бывают такие тупые люди.
Но Владик решил от нее не отставать. В конце концов, ехать
было неблизко, и нужно как-то развлекаться, тем более что непрошеное стыдное
воспоминание теперь то и дело выглядывало из-за угла сознания, будто из-за
дома, и мешало ему спокойно думать о том, как «Зенит» сыграет в Лиге чемпионов.
