Ниночка в последний раз видела его сразу после развода, то
есть год назад. Тогда глаза у него горели диким блеском, волосы развевались –
он отпустил волосы! – телефон непрерывно звонил, и муж был похож на успешного
бизнесмена из телесериала. Их там представляют именно такими – с волосами,
телефонами, адским блеском в глазах, и разговаривают они непременно рваными,
рублеными фразами. «Сливай информацию!» – говорят они отрывисто. Или еще так:
«Надо перетереть одну тему, срочно приезжай!» Как будто телеграммы отбивают.
Должно быть, сериальные сценаристы искренне верят, что люди, зарабатывающие
деньги, всем своим обликом должны это как-то демонстрировать, а как именно они
это демонстрируют, сценаристы не знают, вот и придумывают волосы и адский
блеск!..
Бывший Ниночкин муж нынче словно пожух, постарел и выглядел…
неухоженным.
Ниночку тянуло его рассматривать и называть «бедненьким».
– Как ты живешь, Нина?
– Я? Я хорошо живу, Дима.
– Не скучаешь?
– Нет, не скучаю. А что, должна скучать?
– Ну, на работу ты не ходишь, детей нету. Ведь у тебя детей
нету?..
Машина остановилась на светофоре. Ниночка отвернулась к окну
– посмотрела Питеру в глаза.
Ничего, сказал ей город и сыпанул на стекла невесть откуда
взявшимися желтыми листьями. Конечно, нелегко. А разве может быть иначе?..
– Дим, если ты хочешь о чем-то со мной поговорить, говори
нормальными человеческими словами. Ты же всегда умел находить… слова. Ты
никогда меня не обижал просто так. Тебе хочется меня обидеть именно сейчас?
Бывший муж засопел.
– Не сердись, – посопев, попросил он. – Ну, трудно мне!.. Мы
так давно не виделись, и я даже не знаю, что говорить.
– Ты же сам хотел со мной увидеться!
– Хотел, – признался он. – Я и сейчас хочу…
– Увидеться? – быстро переспросила Ниночка. – Так мы же вот…
видимся.
– Фу ты, черт, – пробормотал бывший и затолкал в пепельницу
сигарету.
Серые дома расступились, подвинулись, стало просторно и
светло, как будто, миновав Триумфальную арку, они со всего размаху въехали в
какой-то другой город.
– Галина Юрьевна шлет тебе сердечный привет, – светским
тоном проговорила Ниночка. – Велит кланяться.
– Она же меня ненавидит.
– Откуда ты знаешь? – искренне удивилась простодушная
Ниночка, и Димка покатился со смеху.
– Да это всем известно. Она только глухому не рассказала,
что я подлец и бросил бедную овечку на произвол судьбы.
– Бедная овечка – это я?
– Бедная овечка – это ты. А я чудовище.
– Ну, ты и есть чудовище.
– Согласен, – вдруг заявил он, и Ниночка быстро на него
посмотрела.
– Не смотри ты на меня так, – взмолился он. – Я и сам не
знаю…
– Чего ты не знаешь?
Вот никогда Ниночка не умела играть в такие игры – в слова,
в многозначительное молчание, в вопросы, на которые мужчина не знает, как
ответить, теряется, мямлит, и из его мычания, молчания и сопения можно сделать
безошибочные выводы!.. В том смысле, что – любит, не любит, плюнет, поцелует, к
сердцу прижмет, к черту пошлет. Она давным-давно и как-то сразу получила Димку
в свое полное распоряжение и с тех пор ни в чем таком ни разу не
практиковалась. Пожалуй, в этом единственном – в неопытности – они были схожи с
Катькой Мухиной, то есть как там ее… с Зорькиной, нет, с Зосимовой, вот как!
– Нин, – бывший муж прицелился, будто собрался с духом,
помедлил и вцепился в ее холодную ручонку. Его ладонь была широкой и горячей.
Он вцепился, подержал и аккуратно переложил ее руку на собственное джинсовое
колено.
Ниночка замерла и почти перестала дышать, словно суслик,
внезапно напуганный светом автомобильных фар. Кажется, последний раз он так
брал ее еще до Всемирного потопа. Потом пришел потоп, и он больше за руку ее не
брал.
В висках у Ниночки стучало. Она скосила глаза и посмотрела.
Все правильно – он держал ее руку и не отпускал.
– Нина, я давно хотел с тобой поговорить. Я сразу хотел с
тобой поговорить!.. Я только не знал, как это сделать. Я тебе и звоню все время
потому, что мне… мне без тебя очень плохо!
Эта детская фраза – «мне без тебя очень плохо!» –
моментально объяснила Ниночке все.
Ну так получилось. Ну просто по-другому и быть не могло. Ну
так сложилась жизнь.
Только один мужчина был предназначен для нее, и она предназначена
для него, и они оба об этом прекрасно знали! Только один мужчина мог взять ее
за руку, и – готово дело! – она почти перестала дышать и следила за ним
расширенными, страшными, ставшими поперек зрачками.
Если б он сказал: «Мне без тебя очень хорошо», она бы не
поверила. Собственно, он только и делал, что так говорил весь последний год, и
Ниночка не верила ни единому его слову.
Ему не могло быть хорошо, если ей плохо. Не могло, и все
тут.
Если бы Ниночка умела играть во всякие игры, у нее получилось
бы сделать вид, что она очень удивлена – наверное, наверное!.. Удивлена,
поражена и несколько злорадствует – то-то, дорогой мой, побегал на свободе,
накушался досыта, теперь обратно хочется, к очагу?! А я тебе на это вот что
скажу: сделанного не воротишь, никто тебя не заставлял, в одну реку дважды не
войдешь, у меня своя жизнь, у тебя своя – и что там еще в духе мудрейшей Галины
Юрьевны?!.
Но играть Ниночка не умела.
Играть она не умела, и еще ей было очень понятно, что ему на
самом деле плохо без нее. Давно плохо. И всегда было плохо.
– А… твоя новая жизнь? Ну, та, к которой ты от меня ушел? –
спросила она совершенно серьезно и тихонько поскреблась ноготками в его ладонь.
Она часто так делала в той, прежней, жизни, и тогда ему это очень нравилось. –
Или она куда-то делась?
– Да никуда она не делась! – сказал Димка с досадой и крепче
сжал ее пальцы, он и раньше всегда так делал. – Просто все это какая-то фигня,
Ниночка. Ты понимаешь?
Она посмотрела на их сцепленные руки, а потом на город за
окнами. Руки были напряженными, а город летел и летел мимо, как во сне.
– Не очень, – призналась она. – Ты же мне ничего не объяснил
тогда! И сейчас не объясняешь!
– А что я могу объяснить, когда сам не понимаю?! –
моментально рассердился он. – Я… когда уходил, думал, жизнь начнется сначала,
думал, что я смогу…
– Что?
– Я тогда устал очень. – Он вдруг поднял ее руку и
поцеловал. – И от тебя устал, и от себя устал, и вдруг мне показалось, что
больше ничего и никогда не будет, а тут…
