– А чего ж я не могу? Я-то как раз могу, если у вас душонка
такая тоненькая! Сколько по телевизору толкуют про то, как мужья жен убивают за
хрущевку да за тыщу рублей! А за ваши хоромы убить – раз плюнуть!
Ниночка сжала кулачки. Старинные часы в гостиной прозвонили
полчаса, до Диминого приезда осталось совсем немного, а она не одета, не обута
и не прихорошилась даже!..
– Галина Юрьевна, – отчеканила Ниночка, – я все равно поеду
с Димой пить кофе. А вы делайте как хотите и звоните куда хотите. Хоть маме,
хоть папе, хоть в комиссию по правам человека! И суп ваш я есть не буду!
Домработница набрала в грудь воздуху, хотела возразить, но
Ниночка ладонями закрыла уши, замотала головой и закричала что есть силы, что
слушать ничего не желает и чтобы все от нее отстали.
– Ну и пожалуйста, – плюнув с досады, сказала Галина
Юрьевна, подхватила полотенчико и опять пристроила на плечо. – Это чего ж такое
с бабами их бабская сущность делает! Это как вас разбирает, что вы голову
совсем потеряли! Идите куда хотите, только если пристукнет он вас, домой не
являйтесь!
Она опять помахала у Ниночки перед носом толстенным пальцем
и удалилась, покачивая кормой, как броненосец из разбомбленной бухты, оставляя
за собой на волнах обломки вражеских кораблей.
– Дура! – шепотом вслед ей сказала Ниночка.
Придумывать наряды было некогда, и настроения никакого,
поэтому она нацепила что попалось под руку, очень сердясь на Галину Юрьевну с
ее инсинуациями и шепотом повторяя убийственные аргументы, которыми можно было
бы сразить домработницу наповал.
Все же в зеркало она посмотрелась. Ниночка взглянула,
заранее недовольная собой, заранее не любя свое отображение, а оно оказалось
ничего, очень ничего!.. Ниночка даже засмотрелась.
Личико свеженькое, глаза веселые, и штучка без рукавов и с
высоким горлом облегала там, где нужно, и так, как нужно, ничего не выставляя
напоказ, но обещая многое.
Полезно время от времени ходить на свидания, особенно когда
ты этого заслуживаешь!..
Ниночка еще потопала каблучками, проверяя, все ли в порядке
с туфлями, нацепила короткую дубленку, выбранную «с умыслом». Когда-то эту
самую дубленку они с Димкой покупали в Милане, и она им обоим очень нравилась –
европейская, легонькая, летящая!..
И тут он позвонил и сказал, чтобы она спускалась.
– Галина Юрьевна, я ушла.
– Скатертью дорога.
Ниночка уже почти открыла дверь, уже почти шагнула на
площадку, но решила, что так не годится, и побежала обратно.
Домработница, пригорюнившись, сидела в кухне у окошка, и
казалось, что на раззолоченный белый стульчик взгромоздили куль с мукой. На
столе перед ней стояли рюмочка и склянка. Из склянки остро пахло сердечными
каплями.
– Галина Юрьевна, – сказала Ниночка, чуть задыхаясь, – ну
что вы себе придумали мучение и теперь страдаете? Ничего не случится, я вам
точно говорю!
Домработница испустила трагический стон.
– Это ж надо такому быть, – тут она щепотью ударила себя в
грудь, – я ее берегла, я ухаживала, жалела, как могла, а она сама, по
собственной воле… да волку в пасть!
Ниночка подбежала, обняла страдалицу и громко чмокнула в
морщинистую щеку.
– Ну? – спросила Ниночка и близко посмотрела в старческие
несчастные глаза. – Что такое? Чего вы придумали ерунду какую-то?! Вы что,
Димку не знаете? Ну разве он плохой человек? И разве я не могу с ним пойти
кофейку попить? Просто так! Я же очень давно ни с кем никуда не ходила!
Домработница отстранилась, достала из кармана скомканный
носовой платок и громко высморкалась.
– Не знаю я, Ниночка, может, он и хороший, только я мучений
ваших больше видеть не желаю. У меня сердце слабое. Было б оно у меня здоровое,
давно бы к сестре в деревню уехала и жила бы там, на воле, а не могу! И об вас
оно у меня болит и болит, а тут еще… дела такие! Не вверяйтесь вы ему! Может,
скучно ему с молодой, может, поиграться решил, а нам мученья! А может, что и…
злодеяние какое-нибудь задумал! Зачем ему приданое эдакое, бывшая жена, и
квартирку, может, обратно желает получить!
Ниночка опять рассердилась.
– Да перестаньте вы, Галина Юрьевна! Что вы завываете одно и
то же – злодеяние, квартиру получить!.. Стал бы он меня на свидание приглашать,
если бы хотел из квартиры выставить! И квартира эта моя, давным-давно он ее на
меня переписал. И вы же знаете Диму!
– Знаю, что жизнь он вам всю перепортил!
– Да он просто от меня ушел! Миллионы людей разводятся, и
никто их за это не называет злодеями и не подозревает в том, что они хотят
своих бывших жен прикончить!
Домработница потянулась и поцеловала Ниночку в плечико
мокрым поцелуем – на дубленке остался след.
– Вы ему не вверяйтесь! – страстным шепотом призвала она и
потерла след на дубленке носовым платком. – Не вверяйтесь! Вы же такая…
доверчивая варежка!
– Кто я? – поразилась Ниночка.
– Варежка, кто-кто!.. Добрая, мягкая, как есть варежка!
Тут она развернула Ниночку и слегка подтолкнула ее к двери,
как маленькую.
– Бегите-бегите, ждет ведь небось!..
Совершенно успокоившись, Ниночка выскочила из квартиры,
слетела вниз по лестнице. Стук ее каблучков гулко отдавался от мраморных
ступеней и высоченных потолков парадного, и это был радостный, веселый стук,
как будто вернулась та, прежняя Ниночка, которая точно знала, что мир огромен и
прекрасен и жить в нем интересно и радостно!..
Димка – один, без водителя! – потянулся и открыл ей дверь
своей здоровенной машины. Ниночка и забыла, что у него такая здоровенная
машина, или это какая-то другая, не та, которая была при ней?
Она уселась на переднее сиденье рядом с ним и сразу начала
болтать, рассказывать, смеяться, пока он не остановил ее.
– Хватит, – сказал бывший муж. – Угомонись.
Ниночка мгновенно притихла.
– Я очень рад тебя видеть.
– Я тоже.
Питер, серый, каменный, чуть позлащенный осенней листвой,
летел в лобовом стекле прямо на них, и казалось, не они едут по городу, а город
едет с ними в машине – третьим.
– Ты красивая.
– Ты тоже… красивый.
Он невесело усмехнулся, вытряхнул из пачки сигарету и неловко
прикурил. Неловко, должно быть, оттого, что Ниночка все время на него смотрела,
прямо не отрывалась.
Выглядел он плохо. То ли уставал сильно, то ли спал мало, то
ли пил много – глаз почти не видно под отечными веками, и какие-то тени на
висках, и кожа нездоровая, как брюхо у жабы.
