Ольга покачала головой:
– Просто то, что в доме было. Совпадение, извини.
Она села напротив и смотрела, с каким удовольствием Ирка откусывает забытое, видимо, лакомство.
Потом налила чаю и себе, в горле сильно першило – от болезни и от волнения.
Съев четыре зефирины, Ирка откинулась на спинку стула и с удовольствием начала делиться подробностями собственной жизни.
– Про ТЕ времена не будем, про стародавние. Там столько всего было! На целую книгу! И не всегда веселого! Ты уж мне поверь! Абхазец мой, ну сухумский муж, – уточнила она, – сама понимаешь. Люди с гор! Богат был по тем временам, как Крез. Мандариновые плантации, подпольные цеха. Советский миллионер, уж мне ты поверь! Такой отгрохал домище! С собственным пляжем – и это в те времена! Ел не на серебре – на золоте. Хотя, конечно, не ел, а жрал. Свиньей был редкостной – вилкой в зубах ковырял, рыгал за столом. Гадость, короче. Огромный, волосатый, как шимпанзе. Денег на меня не жалел, а вот из дома не выпускал. Даже на пляж собственный – с охраной. Два головореза с дебильными мордами. Они, по-моему, и разговаривать не умели. Брюлики дарил тоннами – а куда они мне? Зачем? Если я никуда из дома… Пять шуб в шкафу – и это в Абхазии! И ревновал так, что страшно становилось, зверел просто. А самое обидное, что я была чиста, как овечка.
– Тяжелая жизнь, – согласилась Ольга.
– А вот зря иронизируешь, – вспыхнула та.
– Ну, да. Тебя же принудили за него выйти! Заставили просто – под пистолетным дулом.
– Жизни хорошей хотела, – миролюбиво согласилась Ирина. – А что, это преступление?
– Смотря какой ценой, – пожала плечами Ольга.
– Ладно, проехали. Сбежала я из гостеприимного Сухума. Дальше неинтересно, потому что скучно. Дела житейские, обычные. Жила с бедным художником в Тбилиси – хороший был мальчик, нежный. Это после своего шимпанзе я так приходила в себя. Потом нищета надоела. Обрыдла так, что хоть к шимпанзе возвращайся! Ну, это я так, шучу! А потом мне теплые страны поднадоели – устала я от шума и солнца. Тяжело с ними, сплошные эмоции. И опять же ревность. Ну, у них это в крови. Далее был фотограф один. Известный такой человечек в Питере. Жил богемно, красиво. Пыжился, а денег на все не хватало. Скупой был. С размахом сначала, с гонораров, а потом в бешенство впадал и за копейки бился – чеки из магазинов проверял.
После него функционер был. Пожилой такой дядечка, серьезный. Ну, там блага всякие наличествовали. Что в то время важнее денег было. Даже квартиру мне выбил. Правда, в Кронштадте. Был женат, естественно. Трусоват, но зато без страстей. Спокойненько. Я тогда отдохнула, душой и телом. Три года отдыхала. А потом его сняли – новая власть. Ну и я его «сняла», – рассмеялась она. – С должности любовника тоже слетел, бедняга.
Ну а потом всякая мелочь – финн, лыжник. Спортсмен известный. Спортсмен и пьяница – и так бывает. Тот замуж звал. Я поехала, посмотрела эту Суомию. Тоска. Бабы страшные, мужики пьющие. Леса, озера – скукота. Вернулась в Питер. И вот тогда, – она рассмеялась, – вот тогда появился Дэви. Англичанин. Познакомились в ресторане. Я тихонько сидела и кофе пила. Вокруг – одни путаны. И тоже по кофе. Они никогда в кабаках не жрали. Сидели томно, кофеек цедили и по сторонам глазели – по мужичкам, значит. И этот Дэви принял меня за одну из них! Ты представляешь! – Она опять рассмеялась.
– И это тебя все еще страшно веселит! – понимающе кивнула Ольга.
– Какое! Мы станцевали медленный танец, и я решила показать ему Питер. Гуляли до рассвета – такая романтика! Он мне потом рассказывал, что страшно удивлялся – в номер к нему не спешу, к себе не веду. Странная профессионалка – не спешит заработать. А я – ни сном ни духом. Гуляем, болтаем. Я ему город показываю. Говорю, что от мужа ушла. Проводила его до гостиницы и поймала такси – до дому. Он пытался такси оплатить, а я не дала: вы – гость нашего города, типа. Вот тогда он понял, что ошибается. И назначил свидание на завтра.
Свиданькались мы десять дней – он даже дела похерил. Потому что влюбился. Ну а через два месяца явился и сделал предложение. Я и сама не ожидала. Занимался он мехами – при Союзе в Союзпушнине, а дальше – и так понятно. Бывал на всех аукционах, во всем мире. Я понимала, что он не бедный. Но размеры и масштаб его богатства, честно говоря, не представляла. Он был вдовец и отец взрослого сына. Где жить, предложил на выбор. Дом в Калифорнии, дом на Гавайях. Квартира в Париже, квартира в Риме. Вилла в Эмиратах. Он любил тепло и никогда не оставался в осени, и уж тем более в зиме. Вот и попала я в такую сказку! И в мечтах не было. Он был англичанин, но с примесью южной крови – мать из Алжира, из бедняков, но красоты была немыслимой… Англию с ее климатом ненавидел и квартиру там намеренно не покупал. Мы ездили по всему миру – я всегда с ним. Почти семь лет абсолютно счастливой жизни. А потом… – она замолчала. – А потом он заболел. И оказалось, что поздно. Все поздно. И не помогли никакие деньги – Дэви умер спустя три месяца. Все, что могли сделать, – это избавить его от мук. Последний месяц он был в коме. И я разрешила его отключить… Надежды никакой не было – что человека мучить и не отпускать? И я отпустила. Его и себя. Ну, потом, разумеется, были суды с его «распрекрасным» сыном. Я не в обиде – на мою жизнь хватит. Так хватит, что спать можно спокойно. Так что теперь я – богатая вдова.
– И веселая, – сказала Ольга.
– И веселая, – подтвердила Ирина. – Потому что поняла, как быстротечна жизнь!
– И давно тебя на философию потянуло? Я-то думала, что ты с этой установкой родилась!
– Осуждаешь? – прищурила глаза Ирина.
– Нет, – покачала головой Ольга, – констатирую. Осуждать давно и никого не берусь – тоже жизнь научила. Даже тебя, вот что странно. Хотя ты для меня – загадка природы. Но я и разгадывать ее не рискну – знаю, что не получится. И понять тебя никогда не смогу. Как ты оставила ребенка. Забыла про родителей. Переступала через чужие судьбы.
– А ты? – возмутилась Ирина. – Ты – не переступала? За тобой никаких грехов? Ошибок, дрянных поступков?
– Наверняка, – подтвердила Ольга, – наверняка и несомненно. Но… Знаешь, колышки все сами расставляют. Сами определяют, куда шагнуть можно, а куда – ни-ни. Где черта, в смысле. И еще – ну просто диву даюсь, восхищаюсь даже в каком-то смысле: вот ты же ела с аппетитом, спала без снотворных. Покупала себе обновки. И знала, что где-то живет твой сын. Оставленный тобой. Твои родители. Которые не молодеют. Больной брат. Сестра. Бабка. И все это не отменяло твоего спокойствия, твоих удовольствий. Твоих любовей, страстей, путешествий и дальнейшего познания жизни. Верно?
– Верно, – ответила Ирина. – А вот что там было внутри… В душе… Этого ты не знаешь.
– Вот только про душу не надо! Умоляю! Я не удивлюсь, что ты стала ходить в церковь и просить прощение. Это вполне в твоем духе!
– Удивляйся! – рассмеялась Ирина. – В церковь, представь, не хожу и грехи не замаливаю. Не мое!
