Последний раз Нив просматривала гардероб Этель три недели назад. На следующий день Этель явилась в магазин и заказала новые туалеты. «Я уже почти закончила ту статью о моде, где поместила интервью с тобой, — сказала она Нив. — Многим она придется не по вкусу, но тебе понравится, я сделала тебе неплохую рекламу».
Разобрав одежду, Этель и Нив не могли прийти к согласию лишь по поводу одного костюма, который Нив отложила. «Мне бы не хотелось, чтобы ты его носила. Это Гордон Стюбер. Я не выношу этого человека и отказалась впредь продавать что-либо из его вещей».
Этель внезапно рассмеялась. «Вот увидишь, что я написала о нем. Я разнесла его в пух и прах. Но этот костюм мне нравится, его одежда на мне всегда хорошо сидит».
* * *
Сейчас, тщательно упаковав заказ в плотный сверток, Нив почувствовала, как ее губы сжались, едва она бросила взгляд на одежду Стюбера. Шесть недель назад женщина, которая каждый день приходит убирать магазин, попросила Нив поговорить с ее приятелем, у которого были какие-то проблемы. Этот парень, мексиканец, рассказал Нив о том, как он работал в нелегальном цеху в Южном Бронксе. Условия там были совершенно невыносимы, и этот цех принадлежал Гордону Стюберу. «У нас нет вида на жительство. Он угрожает выставить нас. На прошлой неделе я был болен, так он уволил меня и мою дочь и не собирается платить нам то, что должен».
На вид девушке, с которой он пришел, можно было дать около тридцати. «Ваша дочь! — воскликнула Нив. — Сколько же ей лет?» — «Четырнадцать».
Нив отменила заказ, который она сделала Гордону Стюберу, и послала ему стихотворение Елизабет Барри Браунинг — поэтический вариант закона о детском труде в Англии, в котором подчеркнула строчку «И маленькие, маленькие дети, о мои братья, как они горько плачут!»
Кто-то из офиса Стюбера передал это в «Вуменс Веар Дэйли». Издатель поместил стихотворение на первую страницу рядом с язвительным письмом к Стюберу, а также призвал продавцов бойкотировать продукцию тех предприятий, где преступают закон.
Энтони делла Сальва был расстроен. «Нив, готов поспорить, что у Стюбера есть гораздо больше, что прятать, кроме этой фабрики. Благодаря тебе сотрудники Федерального ведомства стали рыскать вокруг его доходов и налогов».
«Прекрасно, — возразила Нив. — Если он и здесь нечист на руку, я надеюсь, они возьмутся за него хорошенько».
«Ладно, — решила она, расправляя костюм Стюбера на вешалке, — это будет последняя его вещь, которая выйдет из моего магазина». Ей не терпелось прочитать статью Этель, которая — она знала — скоро выйдет в «Контемпорари Вумен», журнале, с которым Этель сотрудничала в качестве редактора.
Наконец, Нив составила список для Этель. Вечерний голубой шелковый костюм — белая шелковая блузка — украшения из коробки А. Розово-серый ансамбль — серые «лодочки» — соответствующая сумочка — украшения из коробки Б. Черное платье для коктейля... " Всего восемь туалетов. С украшениями это почти семь тысяч долларов. Этель тратила такую сумму три — четыре раза в год. Как-то она поделилась с Нив, что при разводе 22 года назад, ей удалось получить кругленькую сумму, которую она сумела разумно поместить. «Кроме того, он пожизненно обязан платить мне тысячу долларов ежемесячно в качестве алиментов. Он заявил своему адвокату, что каждый потраченный цент стоит того, чтобы избавиться от меня. А на суде он сказал, что, если я когда-нибудь выйду еще раз замуж, мой муж должен быть глух, как пень. Если бы не эти его заявления, может, я бы его и пожалела. Он снова женился, у него трое детей и постоянные проблемы с тех пор, как он открыл роскошный бар на Колумбус Авеню. Каждый раз он мне звонит и умоляет хоть чуть-чуть ослабить петлю, но я отвечаю ему, что подходящий мне „глухой пень“ еще не нашелся».
Нив почувствовала мимолетную неприязнь к Этель, но та неожиданно добавила с ноткой зависти: "Я всегда мечтала о семье, но он даже ребенка не хотел. Мы развелись, когда мне было 37, после пяти лет замужества ".
Нив сочла своим долгом перечитать статьи Этель и сразу поняла, что несмотря на болтливость и кажущееся легкомыслие, она прекрасный писатель.
Какого бы предмета ни коснулась Этель, чувствовалось, что она досконально изучила то, о чем пишет.
С помощью секретарши Нив запечатала скрепками пакет с одеждой.
Украшения и обувь были запакованы отдельно в кремово-розовые коробки с выведенным сбоку названием: «Нив Плейс». Со вздохом облегчения она набрала номер Этель.
К телефону никто не подходил, и автоответчик не срабатывал. Нив все ждала, что Этель вот-вот ворвется, запыхавшаяся, как всегда, и как всегда на улице ее будет ожидать такси.
В четыре часа в магазине уже не было ни одного посетителя, и Нив отпустила всех домой. "Черт бы ее побрал, " — подумала она по адресу Этель. Она бы тоже пошла домой. Снег все еще валил. В такой снегопад не так-то просто будет найти такси. Нив пыталась дозвониться Этель в пол-пятого, в пять, в половине шестого. Размышляя, что же ей дальше делать и не находя других вариантов, Нив решила подождать до половины седьмого — в это время магазин обычно закрывался, а потом по дороге домой завезти вещи прямо к Этель. В конце концов, она сможет оставить их у суперинтенданта. Ведь в путешествии, если она все же надумала ехать, Этель понадобятся новые туалеты.
Диспетчер выслушал заказ Нив на такси. «Мы отозвали все наши машины, мадам. Невозможно ездить. Но вы можете оставить свое имя и адрес». Но услыхав имя, его тон переменился: "Нив Керни! Почему вы сразу не сказали мне, что вы дочь Комиссара? Я обещаю, мы вас доставим домой ".
Машина подъехала в двадцать минут седьмого. Они еле тащились по почти полностью заснеженным улицам. Едва Нив заикнулась об остановке, водитель возмутился: «Учтите, леди, я не буду глушить двигатель». Внутри квартиры не слышно было ни звука, на звонок никто не отвечал. Безуспешными оказались и попытки найти суперинтенданта. В особняке было всего 4 квартиры, но она понятия не имела, кто живет в них и не могла рисковать, оставив одежду незнакомым людям. В конце концов Нив вырвала листок из блокнота и написала: « Ваш заказ у меня. Позвоните мне, когда придете». Под подписью она поместила свой домашний телефон и просунула записку дверь. Потом, согнувшись под грудой коробок и пакетов, вернулась в машину. В это время в квартире Этель Ламбстон подняли записку, оставленную Нив, прочли ее, отбросили и продолжили поиски стодолларовых банкнот, которые Этель регулярно припрятывала под коврами или между подушками на диване. Деньги, в шутку называемые Этель «зарплатой от тряпки Симуса».
* * *
Майлс не мог избавиться от назойливой тревоги, которая росла внутри него с каждым днем. Его бабушка обладала шестым чувством. «Я чувствую, — говаривала она, — Что-то произойдет». Майлс отчетливо помнил, как бабушка получила фотографию его кузины из Ирландии. Ему тогда ему было десять лет. Бабушка, взглянув на снимок, заплакала: «В ее глазах — смерть». Два часа спустя зазвонил телефон: сообщили, что кузина погибла в результате несчастного случая.
