У нее не было подруг, и она так и не научилась общаться с
людьми. Алина произносила про себя длинные пылкие монологи, разговаривая с
воображаемыми собеседниками, рассказывала им о прочитанных книгах и увиденных
кинофильмах, спорила, что-то доказывала, объясняла. Жаловалась сама и утешала в
ответ на их жалобы. В ее головке существовал целый мир, населенный добрыми
умными людьми, которым она была интересна и небезразлична, которые заботились о
ней и волновались за нее в дни экзаменов. Но стоило ей открыть рот, как ее
сковывал какой-то мертвенный холод. Ей казалось, что никому до нее нет дела,
она никому не нужна вместе со всеми своими мыслями и переживаниями. И потом,
она боялась. Детский опыт оказался слишком горьким и болезненным, и с тех пор
Алина Вазнис ужасно боялась, что каждое сказанное ею слово будет обращено
против нее же.
Учителя ничего не замечали. Обладая прекрасной памятью, она
свободно отвечала уроки, выученные по учебникам, а нормально развитый интеллект
позволял ей без труда решать задачи по физике, математике и химии. Единственным
исключением была учительница литературы, которая имела обыкновение задавать
вопросы не по учебнику. Выслушав ответ ученика на тему «Образ Наполеона в
романе Толстого „Война и мир“», она могла спросить:
– Ну а как ты сам думаешь, был ли Наполеон жестоким
человеком? Ты же читал роман, какое у тебя самого сложилось впечатление?
Если такие вопросы задавались Алине, она начинала мямлить,
выдавливать из себя слова, которые ни в малейшей степени не могли передать
того, что она думает. Да, у нее было собственное мнение, но она панически
боялась излагать его вслух. А вдруг опять что-то выйдет не так? И снова от нее
все отвернутся.
– Это просто поразительно, – говорила в таких
случаях учительница. – Алина, ты же пишешь такие блестящие сочинения,
почему же ты так плохо говоришь?
«Потому что мои сочинения читаете только вы, – мысленно
отвечала ей Алина. – А мой ответ услышат все в классе. Потому что я вам
доверяю, вы никогда не опозорите меня перед всеми, даже если в моем сочинении
будет что-то не так. А если я скажу что-нибудь смешное или неправильное,
одноклассники меня засмеют и будут презирать».
Спасибо брату Иманту, который внушил ей панический страх
перед произнесенным словом. К пятнадцати годам она уже знала и понимала все,
что полагается знать и понимать девушке ее возраста. И, разумеется, она знала,
что нет таких слов, от которых во рту вырастают лишаи. Но детские страхи жили в
ней, пустив ветвистые корни и прорастая с годами все глубже и глубже. Она
по-прежнему боялась людей и сторонилась их, следовательно, мало разговаривала
вслух, зато много думала и говорила про себя.
Она твердо решила, что будет актрисой. И двигали ею отнюдь
не те полудетские побуждения, которыми руководствуется подавляющее большинство
девушек, подающих документы во ВГИК или ГИТИС. Меньше всего она думала о славе,
известности, красивой жизни и зарубежных гастролях. Ей хотелось говорить и быть
услышанной, хотелось донести до людей тот океан мыслей, чувств, переживаний,
оценок, которые копились в ней много лет. Но сделать это не от своего имени, не
от имени Алины Вазнис, а как бы от лица тех героинь, которых она будет играть.
Этот океан рвался наружу, раздирал на части ее неокрепшую психику подростка, но
был заперт в ней извечным страхом оказаться неправильно понятой и отвергнутой.
А с придуманного персонажа какой спрос?
Глава 5
Каменская
В понедельник после утренней оперативки Настя Каменская и
Юрий Коротков стали составлять план действий. С самого утра Настя успела
поинтересоваться заключением судебных медиков, проводивших вскрытие трупа Алины
Вазнис. Причина смерти – асфиксия, то есть умерла Алина оттого, что ее
задушили. Но вот в крови обнаружены следы сильнодействующих транквилизаторов,
причем в довольно больших количествах.
– Ну и что мы имеем с гуся? – грустно спросил
Коротков. – Транквилизаторы были у Ксении Мазуркевич, не менее восьмидесяти
таблеток, и совершенно непонятно, куда она их девала. А если у нее их не было,
то должен быть рецепт. Или одно, или другое. Семенцова вполне могла удушить
несчастную Вазнис, накачав ее предварительно этими транквилизаторами. И с
Харитоновым ничего не ясно. Одно дело доказать, что ты не был в каком-то месте,
потому что в это время тебя видели в другом. А вот как доказать, что ты там
был, если тебя там никто не видел? Он клянется, что привез Алине весь долг. Как
проверить?
– Ладно, не ной, не так все страшно. Ксенией пусть
занимается следователь, он ее допросит и про рецепт, и про таблетки. Кстати,
надо бы нам с тобой проверить, не являются ли Ксения и Зоя Семенцова близкими
подругами.
– Ты что? – Коротков вскинул на Настю удивленные
глаза. – Думаешь, они могли вместе Алину убить?
– А что? Каждая – за свое. Причина была у обеих, а у
одной еще и таблетки в придачу. Заметь себе, алиби нет ни у той, ни у другой.
Стасов занимался передвижениями Ксении в пятницу и ничего не обнаружил. После
девяти вечера – ни малейшего следа, никто ее не видел и не слышал. Правда, ее
саму пока что никто не спрашивал, может, она и сказала бы, где была, но это мы
оставим следователю. А что с Семенцовой?
– Ничего. В парикмахерской она не была, у массажистки
тоже не была, это все вранье. Более того, Стасов нашел людей в «Сириусе»,
которые утверждают, что звонили вечером Зое домой в районе десяти-одиннадцати
часов. Знаешь, оказывается, когда у тебя случается неприятность, находится куча
людей, которые хотят спросить у тебя, правда ли это. И вечером ей позвонили по
меньшей мере две приятельницы, чтобы узнать, правда ли, что Смулов хотел взять
ее на эпизод, а Зарубин запретил, и правда ли, что случилось это по инициативе
самой Алины Вазнис. Одна из них звонила в начале одиннадцатого, другая – почти
в одиннадцать, а около половины двенадцатого снова позвонила первая. Видать, уж
очень сильно ей хотелось посмаковать чужую беду.
– И Семенцовой, конечно, дома не было?
– Конечно, не было. Во всяком случае, трубку никто не
снял. А Стасову она сказала, что пришла домой около десяти. Ася, ты вроде не в
себе сегодня.
– Почему ты решил? – искренне удивилась
Настя. – Настроение у меня нормальное, чувствую я себя отлично, ничего не
болит, никто меня не обидел. Что ты выдумываешь-то?
– Я не выдумываю, а только я сижу у тебя уже полчаса, а
ты еще ни разу кофе не выпила и мне не предложила.
Настя расхохоталась. Юрка был ее давним и близким товарищем
и прекрасно знал, что без чашки кофе она не может прожить и двух часов.
Многолетние наблюдения говорили о том, что после утренних оперативных совещаний
Настя, возвращаясь в свой кабинет, первым делом включала кипятильник и делала
себе огромную чашку крепкого кофе, без этого она работать не начинала.
– Надо понимать, что главное в твоей фразе – последняя
часть. Ты вежливо намекаешь на то, что я тебя не угощаю.
