– Прекрасно. Порхает, поет, готовит, убирает, следит за
мной, аки нянька за младенцем.
– Везет тебе.
– Надо уметь выбирать родственников, тогда и тебе
повезет.
Ирочка была сестрой первого мужа Татьяны. После развода муж
уехал на постоянное жительство в Канаду, а его родная сестра превратилась в
ближайшую подругу, наперсницу и домоправительницу Татьяны Образцовой, которая
работала следователем, а в свободное время писала под псевдонимом Татьяна
Томилина детективные романы, пользовавшиеся у читателей большим спросом. Такая
интенсивная деятельность была бы невозможна без Ирочки Миловановой,
освободившей Татьяну от всех бытовых забот и умело организующей ее время,
превращая двадцать четыре часа суток как минимум в тридцать шесть, как хорошая
хозяйка из скудных запасов в холодильнике готовит стол для четверых внезапно
нагрянувших гостей. Положив трубку, Стасов увидел, что в кухню, сонно
покачиваясь, вползает его любимое чадо в байковой пижамке.
– Это мама звонила?
– Нет, тетя Таня. Почему ты не спишь?
– Ты будешь на ней жениться? – спросила Лиля,
совершенно проигнорировав отцовский строгий вопрос о причинах «неспанья».
– Ну… Если ты не возражаешь.
– И я должна буду называть ее мамой?
– Совсем не обязательно. Даже и не нужно. У тебя есть
мама, а тетя Таня будет моей женой, и ты можешь называть ее тетей Таней или
просто Таней. Как тебе захочется.
Лиля облегченно вздохнула. Давным-давно предоставленная
самой себе в части выбора книг, она прочитала уже столько «взрослого», что в
головке ее образовалась чудовищная смесь чисто детских представлений и
трагических «жизненных» историй. В частности, это были истории про плохих
приемных матерей и страдающих падчериц.
– Папа, а если мама женится…
– Не женится, а выйдет замуж, – поправил ее
Стасов.
– Если мама выйдет замуж, я должна буду называть ее
мужа папой или можно будет дядей Борей?
Так, подумал Стасов. Ритка же клялась ему, что не приводит
своего мерзкого Рудина домой в присутствии Лили. Откуда же девочка узнала про
него? Опять Рита врет. Ничему ее жизнь не учит.
– Ну, детка, во-первых, совсем не факт, что нового
маминого мужа будут звать Борисом. С чего ты взяла? Может, он будет Григорием,
или Михаилом, или Александром.
– Но его же зовут Борис Иосифович, а не Григорий и не
Михаил. Ты что, папа, не знаешь? Борис Иосифович Рудин.
– Во-вторых, котенок, – продолжал Стасов, словно
не слыша ее реплики, – совсем не факт, что мама захочет выйти за него
замуж.
– Но они же встречаются!
Логика ребенка была безупречной, впрочем, как и его
информированность.
– Они дружат, – терпеливо объяснял Стасов. –
А возникнет ли между ними более сильное чувство, которое приведет к их свадьбе,
это еще бабушка надвое сказала.
А то и натрое. Но не объяснять же Лиле, что Рудин женат и
вроде бы разводиться не собирается. У него таких, как Маргарита, полный мешок,
небось не знает, куда их девать.
– И вообще, котенок, шла бы ты спать. Завтра в школу
вставать рано.
– Ты что, папа? Завтра же суббота.
– Тьфу ты, я и забыл, что вы по субботам не учитесь.
Мы-то в свое время учились и по субботам.
– А ты завтра работаешь?
– Не знаю, малышка, как фишка ляжет.
Фишка ляжет плохо. Но об этом бывший подполковник милиции
Владислав Стасов узнает только утром.
Мазуркевич
Услышав лязганье ключа в замке, Михаил Николаевич
Мазуркевич, президент киноконцерна «Сириус», перевел дыхание и бросил взгляд на
свои руки. Руки тряслись, как когда-то в юности перед экзаменами. Сейчас она
получит, эта сука, эта безмозглая шлюха.
Жена в прихожей двигалась осторожно, видно, думала, что он
уже спит, и старалась не разбудить. Мазуркевич сидел в гостиной в полной
темноте и ждал. Когда вспыхнул свет, он увидел Ксению и помертвел. Похоже,
подтверждались самые худшие его опасения. Лицо ее было бледным, на скулах горел
румянец, ярко-голубые глаза блестели.
– Уже три часа ночи, – сказал он как можно более
ровным тоном. – Я могу узнать, где ты была?
– Нет, не можешь, – равнодушно бросила
Ксения. – Это не твое дело.
– Ты хоть что-нибудь соображаешь? – взорвался
Мазуркевич. – Я тысячу раз тебе объяснял, и твой отец тоже тебе объяснял,
что ты должна прекратить свои гулянки! Ты что, хочешь оказаться под забором
вместе со своими шоферюгами? Дура, кретинка! Я не требую, чтобы ты хранила мне
верность, этого нельзя требовать от женщины, которая стала блядью еще до
рождения, но хотя бы соблюдай приличия! Твой отец ясно сказал: еще раз жену
Мазуркевича, дочь самого Козырева, увидят в машине со случайным водителем –
все. Больше никаких денег мы не получим. И поддержки в делах не получим. Ни
кредитов, ни льготных ставок, ничего. Ты этого добиваешься?
– Отвяжись, – бросила Ксения, на ходу вынимая из
ушей сережки с бриллиантами и стягивая через голову свитер.
Это было в ней неистребимо – надевать серьги с бриллиантами
даже к свитерам и джинсам.
– И бриллиантов тебе никаких не будет, если твой папаша
узнает о том, что ты вытворяешь, несмотря на его запрет. Все твои цацки
придется продать, чтобы расплатиться с долгами по кредитам.
Ксения повернулась к нему, лицо ее было перекошено холодной
ненавистью и презрением. В свои сорок четыре года она не выглядела ни на день
моложе, фигура начала оплывать, подглазья были покрыты сеточкой мелких морщин,
волосы уже не блестели. Но в те дни, когда она возвращалась после занятий
любовью с очередным случайным знакомым-водителем, она выглядела почти
красавицей. Такое было хобби у дочери одного из крупнейших банкиров России
Козырева: садиться в машину к незнакомым мужчинам, знакомиться с ними и
заниматься любовью где-нибудь в переулке. Иногда это заканчивалось тем, что
салон машины освещался фонарем милицейского патруля, открывая взорам
присутствующих бесстыдно обнаженные женские груди и мужскую задницу.
Составлялся протокол, история предавалась огласке, Козырев и Мазуркевич
хватались за голову, а Ксения нагло ухмылялась, ничего не отрицая и не обещая.
Казалось, ей совершенно все равно, будут у ее мужа деньги или нет. Но сам
Мазуркевич прекрасно понимал, что ей не все равно. Она привыкла к роскоши и
достатку. Но еще больше она привыкла потакать любому своему желанию. И если
таковое у нее возникало, то средства шли в ход любые. Ксения знала, что
Мазуркевич зависит от своего тестя в финансовом отношении и поэтому будет
терпеть все ее выходки.
Она схватила с журнального столика только что вынутые из
ушей бриллиантовые сережки и изо всех сил швырнула их на пол, под ноги мужу.
– Да подавись ты, импотент, – процедила она сквозь
зубы. – Нашел чем испугать. А то я не найду, где взять бриллианты…
