– Что возьмем? – демократично спросил я Лилю. –
Сосиски куриные, копченые или голландские?
– Копченые, – не раздумывая откликнулась она, с
вожделением впиваясь глазами в витрину с разнообразными колбасами.
– А на гарнир? Сварим картошку или макароны? Или хочешь,
купим пакет гречки, она быстро варится.
– Все равно, пап, что хочешь.
Я хотел картофель фри с хрустящей золотистой корочкой и
квашеной капусты. Но все равно выбирать приходилось между вареной картошкой,
макаронами и гречкой, а Лиля была мне в этом трудном деле не советчица. Когда
мой ребенок видел сырокопченую колбасу, мир переставал для нее существовать.
Можно было в этот момент добиться от нее согласия на любую экзекуцию вплоть до
глотания желудочного зонда, можно было даже вырвать у нее обещание не читать
лежа и за едой. Не знаю, почему Рита ограничивала девочку в том, что она любила
больше всего на свете (после книжек, конечно), я лично никакого вреда здоровью
от колбасы не вижу. Но Рита – это Рита, она не удостаивает окружающих
объяснениями своих поступков и оценок. Ребенку это вредно – и все. Поэтому все,
в чем я не согласен с матерью Лили, я делаю по-своему, но тайком. Плохо только,
что к этим «тайным» действиям приобщается и сама Лиля.
Купив пять копченых сосисок, пачку сметаны и попросив
нарезать тоненькими ломтиками колбасы «Преображенская», мы вышли из магазина и
поплелись на маленький базарчик, где выбрали восемь средних картофелин, три
помидора, четыре огурца и одну луковицу. Продавцы морщились и ворчали, им было
неудобно взвешивать такие смешные порции овощей, но я стоял с каменным лицом,
делая вид, что все это ко мне не относится. Пусть хоть изворчатся все, но я
буду покупать ровно столько продуктов, сколько нужно для ужина, иначе на этой
чудовищной жаре да без холодильника все протухнет. Более того, неиспользованные
продукты придется держать в нашей комнате, и утром над ними уже будет виться
стайка омерзительных мелких мушек. Нет уж, увольте.
Сегодня мне не повезло, на кухне кроме хозяйки, Веры
Ильиничны, толклись две девушки из Петербурга, которые тоже снимали комнату.
Мое появление было воспринято без восторга, в кухне было все-таки тесновато. Ну
что ж, можно поужинать и попозже, решил я, быстро ретируясь и поднимаясь по
лестнице в свою каморку.
– Ты очень голодная? – заботливо спросил я Лилю,
которая уже улеглась на кровать и уткнулась в свои «Сны».
– Нет еще, – машинально ответила она, не поворачивая
головы.
Дом у стариков Вишняковых был очень маленький, но
двухэтажный. На первом этаже были две хозяйские комнаты, на втором – две
другие, которые в летнее время сдавались по безбожной цене. Хозяйские «покои»
были гораздо более просторными, потому что занимали всю площадь, отведенную под
дом, в то время как на втором этаже жилые помещения опоясывались чем-то средним
между галереей, верандой и балконом. Я понял, что дом строился в те времена, когда
курортники могли селиться только в частном секторе, гостиницы были им
недоступны, а ехать они тоже могли только сюда, на Черноморское побережье, ибо
никаких курортов Турции, Греции, Испании и Италии тогда и в помине не было.
Спрос был на каждый квадратный метр, на котором стояла койка. Делить площадь
верхнего этажа на три или четыре комнаты оказалось невыгодным, потому что
каморки получались крохотными, а в каждую из них нужно было поставить как
минимум две кровати, стол, тумбочку и пару стульев. Чтобы не тратиться на
мебель, они сделали две комнаты, обставленные точно так же скудно, а для
желающих ставили раскладушки на галерее. И пусть там не было никакой другой
мебели, бледнолицые изможденные горожане бывали счастливы, что есть хотя бы
раскладушка и постель, все равно они целый день проводили на море.
Пережидая наплыв народа на кухне, я вынес стул на эту увитую
диким виноградом галерею, уселся, закинув ноги на перила, с наслаждением
закурил и погрузился в грустные мысли об убитой Оле Доренко. Мысли из грустных
очень скоро превратились в неприятные, ибо в них стало закрадываться
подозрение, уж не Маргарита ли Мезенцева тут замешана. Конечно, она уже не
должна была ревновать: во-первых, история с Литваком ее вполне успокоила, а
во-вторых, мы все-таки были в разводе. Но Рита при всех своих недостатках
простушкой никогда не была. Она могла узнать о том, что роман с Гариком –
чистейшей воды вранье, а раз вранье, значит, мы с Ольгой хотели скрыть от нее
правду. И правда эта очень даже могла Рите не понравиться. Тем более что она
действительно ездила на всякие курортные фестивали каждый год и каждый год
просила меня взять Лилю и приехать, а я всегда отказывался. В этом году я
сделал так, как она просила, только лишь потому, что выслужил свои законные
двадцать лет и собрался увольняться на пенсию, в связи с чем мне предоставили
возможность отгулять отпуск не только за текущий год, но и все остатки прежних
лет. Сразу же по возвращении в Москву я должен буду пройти медкомиссию, после
чего получу свои пенсионные бумажки и стану свободным, как нищий бродяга. Но
мои резоны Рите могли не показаться убедительными. Узнав об обмане, она могла
решить, что я по-прежнему кручу с Олей, что сюда приехал исключительно из-за
нее, и прошлая, угасшая было ревность могла вспыхнуть с новой силой. Более
того, при таких обстоятельствах она могла подумать, что и развелся я с ней тоже
из-за Оли. Совершить убийство, свалить подозрения на ничего не подозревающего
безвинного Игоря Литвака, при этом искать утешения и поддержки у бывшего мужа,
который сам работает в уголовном розыске и в обиду ее не даст… Коварно, подло,
но вполне в духе Маргариты Мезенцевой.
– Владик, почему вы ушли? – раздался снизу голосок
одной из девушек-квартиранток.
Я глянул вниз и увидел черненькую симпатичную Иру, которая с
самого первого дня строила мне глазки и пыталась подружиться с Лилей.
– Не хочу наступать вам на пятки, – ответил я. –
Подожду, пока вы закончите, я не тороплюсь.
– Но ведь ребенок голодный, – возмущенно произнесла
Ирочка. – Спускайтесь, Владик, мы с Татьяной уже все сделали и освобождаем
вам территорию.
Я взял из комнаты пластиковые сумки с продуктами и спустился
в пристройку, где была устроена кухня.
– Владик, присоединяйтесь к нам, – гостеприимно
предложила Ира, расставляя на большом столе под навесом тарелки с аппетитно
пахнущей едой.
Я всегда восхищался умением женщин приготовить в походных
условиях и при отсутствии холодильника самые экзотические блюда. Ирочка,
похоже, была девицей домовитой, если так старалась не для любимого мужа, а для
себя самой.
Ее подруга Татьяна была полной противоположностью
черноволосой смуглой Ирочке. Дебелая блондинка, телеса которой вываливались из
купальника, как квашня из кадки, она не только не пыталась строить мне глазки,
но, казалось, вообще меня не замечала. Зато она очень дружила с Лилей. Самое
странное заключалось в том, что Лиля сама тянулась к ней, и белокожая девица
вела с ней по вечерам какие-то долгие беседы. При этом складывалось
впечатление, что Таня принимает девочку за круглую сироту, потому что она ни
разу не сделала ничего такого, из чего можно было бы понять, что она знает: у
Лили есть отец, более того, этот отец спит в соседней комнате, за стенкой,
каждое утро здоровается, кипятит в кухне воду для кофе, и вообще, вот он,
собственной персоной, метр девяносто, волосы темно-русые, глаза зеленые. Ирочка
стреляла в меня глазками так выразительно, что я не верил, чтобы она не
обсуждала меня со своей подругой. И тем не менее…
