Выйдя за калитку и пройдя несколько шагов до своего дома, я
сначала услышал голоса, а потом разглядел в темноте Татьяну и Сергея Лисицына.
Они сидели во дворе за столом, но свет почему-то был погашен, и разговаривали
они совсем тихо. Я запоздало сообразил, что уже очень поздно, ведь из гостиницы
после убийства Юшкевича мы вернулись часов в восемь, а после этого были еще
причитания по поводу кражи, приготовление ужина, сама трапеза, потом просмотр
пленки… Наверное, наши хозяева уже спят, поэтому Таня и Лисицын сидят в темноте
тихонько, как мышки.
– Привет, – сказал я громким шепотом, подходя к ним.
– Добрый вечер, Владислав Николаевич, – отозвался
Сережа. – Я вам уже надоел со своими бедами, наверное?
– Ладно, не прибедняйся. Ты за кассетой пришел?
– Почему за кассетой? – не понял он.
– Ну я же тебе кассету не отдал, когда в гостиницу приходил.
Ты что, не заметил?
– Не заметил, – признался он. – В тот момент
внимания не обратил, на Кузьмина отвлекся, а потом не до того стало. Сами
понимаете…
– Плохо, дружочек. Кассета – вещественное доказательство, ты
ведь ее у следователя под честное слово взял, вы же ее официально изымали,
верно? А ты о ней ухитрился забыть. А ну как я бы ее потерял? Или ее украли бы
у меня, как вон у Тани компьютер? Что бы ты тогда делал? Следователь бы тебя по
самое некуда в землю зарыл, и был бы прав, между прочим.
– Не угадали, Владислав Николаевич. Я, конечно, опер
неопытный, но не совсем тупой. Кассета уже давно возвращена следователю. Я
вчера у себя дома сделал копию, вот ее-то вам и отдал. Так что можете ее терять
сколько влезет.
– Ишь ты! – искренне восхитился я. – Молодец,
сечешь.
– Чту Уголовно-процессуальный кодекс, – усмехнулся
Лисицын. – Благоговею перед великой Татьяной Образцовой.
– Да ну тебя, Сережа, – отмахнулась Татьяна. –
Было бы лучше, если бы ваши местные воришки благоговели. Ты мне скажи честно,
писать мне заявление о краже или без толку? Будет кто-нибудь искать мою машинку
или вы там все на кинозвезд переключились?
– Да что вы, Татьяна Григорьевна, убийствами никто кроме нас
с Кузьминым и Пашей Яковчиком не занимается.
– Так что ты посоветуешь? Писать заяву-то или не надо?
Сережа замялся. Я понимал, о чем он сейчас думает. В другой
ситуации самым правильным было бы Татьяне пойти к его начальству, к тому самому
суверенолюбивому полковнику, и сказать: так, мол, и так, я ваша коллега из
Петербурга, случилась у меня неприятность, вы уж помогите, чем можете. Что в
переводе на русский язык означало бы: я заявление писать не буду, чтобы в
случае неудачи на вас лишняя нераскрытая кража не висела, но вы уж будьте
любезны, настропалите своих ребяток, пусть поищут мою пропажу, а вдруг да
найдут. Ну а не найдут – так я не в претензии, потому как трудности ваши
понимаю. Всю жизнь все работники милиции поступают именно так. Но это в другой
ситуации, потому что независимый полковник, судя по всему, уже навел обо мне
справки и знает, по какому адресу я снимаю комнату. И если сейчас к нему придет
потерпевшая, работающая следователем и проживающая по этому же адресу, в голове
у него могут зародиться самые непредсказуемые подозрения. А крайним окажется,
естественно, бедный Серега Лисицын, потому что со мной его начальник ничего
сделать не может.
Это я в тот момент так думал. Дальнейшие события показали,
что я ошибался. И очень сильно.
А в тот вечер я еще ни о чем не подозревал. Мы еще около
получаса проговорили все втроем, обсудили убийство Юшкевича, придя к
неутешительному выводу о собственном бессилии и невозможности быстро
разобраться в трех трагедиях, последовавших одна за другой. Об открытии,
сделанном Юрой Мазаевым, я решил пока не рассказывать, уж больно диким оно мне
показалось.
Распростившись с Сережей, мы остались во дворе вдвоем с
Татьяной. И тут у меня словно язык к гортани присох. Вчерашней решительности
как не бывало. Я сидел и с изумлением вспоминал, как молча взял ее за руку,
вывел в сад и… Господи, я ли это был? Однако про фотографии нужно было сказать.
Такие вещи утаивать нельзя.
Таня восприняла мой рассказ совершенно спокойно. Наверное,
после потрясения, вызванного кражей компьютера, ей все остальное казалось
забавными мелочами, не стоящими даже обсуждения.
– У тебя были неприятности с женой? – только и спросила
она.
– Да нет, что ты. Мы в разводе, так что ни о каких
неприятностях не может быть и речи. Просто кто-то, по-видимому, очень не хочет,
чтобы я работал на Рудина, вот и старается поссорить меня с Ритой. Ведь не все
знают, что мы разведены.
– А разве ты собираешься работать на Рудина?
– Нет, конечно. Я его терпеть не могу.
– Тогда можно наплевать на эти фотографии? –
полуутвердительно спросила она.
– Разумеется, – твердо ответил я. – Наплевать и
забыть. Но забыть только про фотографии.
– В смысле?
– Про фотографии, – повторил я, – но не про то,
что на них запечатлено. Я бы не хотел, чтобы ты про это забыла.
– Я и не забыла.
– Тогда пойдем? Ира, как я понял, ночует у Мазаева.
– А Лиля? Она не проснется?
– Будем надеяться, что нет. Вернее, я постараюсь вернуться
до того момента, как она проснется. Вообще-то, она спит сладко и крепко, вся в
отца. В меня то есть.
На всякий случай я заглянул в нашу комнату. Лиля тихонько
посапывала во сне. С раннего детства привыкшая быть одна, в том числе и по
вечерам, она не нуждалась в присутствии родителей, чтобы выключить свет и
уснуть. Очень самостоятельный ребенок у меня растет. И сознательный.
Прокравшись на цыпочках в соседнюю комнату, я разделся и лег
рядом с Татьяной, и вдруг меня охватило такое пронзительное, такое невероятное
счастье, что я едва не задохнулся. Как хорошо, что Юрины хозяева уехали!
Пожалуй, мой ангел-хранитель пошарил пухлой ручонкой в барабане и начал
вытаскивать то, что нужно. Хорошо бы эта тенденция продлилась подольше. Ну хотя
бы до завтра…
Глава 8
Утро было пасмурным и прохладным, и, к огромному своему
облегчению, я подумал, что можно на пляж не идти. Вообще-то, я любил поваляться
под жарким солнышком, пожарить кости, поплавать, подремать. Но теперь мне не
хотелось ничего этого. Я хотел только одного: сидеть рядом с Таней, как верный
пес, положив голову ей на колени и преданно заглядывая в лицо. Черт знает что
со мной происходит! Но что удивительно, то же самое произошло с моим дитенышем,
правда, несколько раньше. Она раньше меня почувствовала исходящее от Татьяны
«нечто», в пределах досягаемости которого на тебя снисходило ощущение покоя,
тепла, доброты и защищенности.
Умывшись и побрившись, я помчался на базар, вооружившись
тремя авоськами и длиннющим списком, который составила пунктуальная Ирочка.
Одновременно со мной вышел и Юра Мазаев, у которого тоже были авоськи и список,
но которого послали не на базар, а в магазины. Определенно, в Ирочке пропал
великий организатор. Впрочем, может быть, и не пропал, если учесть, что под ее
умелым руководством Таня при своей сумасшедшей жизни следователя ухитряется
писать по несколько повестей в год.
